Философия скуки

Свендсен Ларс

Ранее я уже упоминал, что ситуативная скука связана с тем, что «скучное» однозначно. Сложнее найти удачный пример для второй формы скуки, именно потому, что трудно дать определение скучному.

Обычно Хайдеггер приводит такой пример: человек приглашен в дом, где подают хорошую еду, звучит музыка, он болтает о том, о сем, развлекается. Но вот вечеринка окончена, и человек отправляется домой. И дома его вдруг осеняет, что, в сущности, он провел этот вечер довольно скучно. Подобный опыт знаком большинству из нас.

Эта форма скуки примечательна тем, что человек не в состоянии точно сформулировать, что именно ему показалось скучным.

Кстати, пока он пребывал в обществе, время не тяготило его. Напротив, он предоставил времени полную свободу. И тем не менее это было времяпрепровождением. Скука и времяпрепровождение совпадают и сливаются воедино. Времяпрепровождение не имеет места вне ситуации, а скорее сама ситуация — это времяпрепровождение.

Поэтому времяпрепровождение менее видимо, и мы, как правило, не замечаем, что времяпрепровождение занимает нас. Осознание скуки приходит потом, и мы понимаем, что это осознание пустоты. Даже если общество показалось нам очень милым, тем не менее это полная пустота. Хотя мы не смотрели на часы или не ждали момента, когда же наконец все это закончится, и целиком и полностью увлеклись обществом и не обращали внимания на что-либо иное. Так откуда же возникла пустота?

Согласно Хайдеггеру, пустота, которая сообщает о себе в пространстве скуки, это наша тоска «по собственному «я». и хотя время было чем-то заполнено, потом все-таки обнаружилась пустота, то есть, иными словами, мы были чем-то заняты, но нас это не захватывало. Возможно, мы могли бы сказать, что ситуация была бессмысленной. По крайней мере, нас гложет то, что мы должны свершить нечто большее в своей собственной жизни, чем просто посещать званые вечеринки. Когда я нахожусь в обществе, я полностью поглощен тем, что время словно сконцентрировано вокруг меня. В этой тотальной одновременности я отстраняюсь от своего собственного прошлого и будущего и приобщаюсь к настоящему, которое заслоняет весь горизонт времени.

Возможно, кто-то будет утверждать, что жить настоящим — момент позитивный, но ведь можно относиться к настоящему по-своему и по-чужому. Чтобы отношение было собственным, то есть выражало то, что я собственно есть, оно должно быть связано с моим прошлым и будущим, с теми, с кем я оказался вместе сейчас, и с теми, с кем я буду пребывать в будущем. Но я могу также попасть в настоящее таким образом, который представляется мне почти исключительным в свете того, что случайно окружает меня в данной ситуации. Ситуация как целое определяет меня. Чувство непреодолимой скуки характеризуется ситуацией, подобной времяпрепровождению, и потому, конечно, скука не может восприниматься как результат чего-то в данной ситуации. Скука, таким образом, возникает из самого понятия Dasein: «Скука возникает как следствие временности Dasein». Можно сказать, что скука возникает тогда, когда временность Dasein становится очевидной. На мой взгляд, это слабое звено в анализе Хайдеггера, поскольку скука не возникает в силу чего-то специфического в заданной ситуации. Она может возникнуть из контекста.

Далее Хайдеггер переходит к третьей форме скуки. Он утверждает, что чем глубже скука, тем глубже временность, в которой я пребываю. В непреходящей скуке сама скука наскучивает мне, так что можно сказать, что я придавлен скукой. «Боже мой, какая скука!» — говорим мы или молча вздыхаем и думаем про себя: «Боже! Как это скучно!»

Что мы имеем в виду, когда говорим «это скучно»? Столь же нейтральная констатация факта, как

в выражениях «снег идет», «гром гремит» и т. д.? Эти выражения являются восклицательными и не требуют ответа. Но ведь мы не говорим: «снег снежит» или «дождь дождит», это было бы тавтологией.

Впрочем, Хайдеггер использует именно этот вариант, как и во многих других своих произведениях. Он утверждает, что феноменология по сути своей тавтологична. Его ответ на вопрос, что именно вызывает в нас скуку, звучит так: скучное. Это не я скучаю или ты скучаешь, но скучное вызывает скуку. Для подобного чувства скуки возраст, пол. профессия и другие персональные характеристики не имеют значения. Скука настигает всех. Скука — это когда человек ощущает вокруг себя пустоту, которую создают предметы. Если скука носит более серьезный характер, то человек ощущает пустоту всего и вся, включая самого себя.

Для этого типа скуки у Хайдеггера не нашлось примера именно потому, что она не соотносится с определенной ситуацией, в отличие от других форм скуки. Против такой скуки нет никакого исцеления, не помогут никакие виды времяпрепровождения. В определенной степени мы бессильны перед этой скукой. Поэтому не мешало бы постичь механизмы скуки и феномен ее власти над нами.

Человек обычно стремится заглушить скуку, пытаясь убить время, при этом он не ставит себе целью услышать ее. Но есть и другая стадия скуки, когда человек не хочет слышать, но вынужденно слышит ее, а эта вынужденность — черта Dasein, которая соотносится с внутренней свободой…

Итак, по Хайдеггеру, человек вынужден созерцать собственную свободу, вместо того чтобы активно использовать ее или пытаться забыть ее.

Каким образом скука принуждает нас к этому? Скука своим безразличием отнимает у нас все, так что мы не можем найти ни в чем ничего стабильного. И это не предметы или явления, один за другим, теряют смысл, но, скорее, всё сливается воедино и становится безразличием.

Существование как целое становится безразличным, и мы сами, да и другие личности не исключение. Мы уже более не субъекты, но находимся в центре существования как целого, иными словами, в этом цельном безразличии. Между тем существование как целое не исчезает, но обнажается во всем своем безразличии.

Dasein предстает как единое целое существований, которые обретают свободу. Это влияет негативно на подлинные возможности Dasein, которые остаются невостребованными в скуке. Бытие из-за отсутствия смысла становится и безразличным, и угнетающим.

Мы превращаемся в пустое «ничто», а пустота — в навык. В определенной степени было бы правильнее сказать, что это ничто наскучило мне, или скука наскучила мне. Для Хайдеггера здесь есть возможность радикально резкой перемены, потому что обнаженное «я» встречается с самим собой.

«Эта крайняя и первая возможность предоставляет полную свободу Dasein».

Речь идет не о возможности как таковой, которая предоставляется моей персоне, или, вернее, не о моих онтических решениях, которые безразличны скуке, но о том, что все возможности сосредоточены во мне.

Dasein в состоянии скуки заточено во времени, но как пленник Dasein может также обрести свободу, и Dasein обретает свободу, обнажая себя. Это способствует тому, что Dasein концентрирует собственные возможности и сжимает время в мгновение (der Augenblick). «Мгновение не что иное, как решающий момент, где ситуация действия обнажает себя и остается открытой».