«Философия войны«» в одноименном сборнике

Головин Николай Николаевич

Конечно, приношения давались в зависимости от ранга и обстановки; иногда они выражались во взаимных услугах.

Вообще власть была далека от просителя, если этот проситель не мог со своей стороны быть полезным для власти. Приношения и серая, но сытая и праздная жизнь составляли особенность «правящих» кругов, особенно русского чиновничьего люда. Типы Гоголя и Чехова не переводились на Руси, и «правящая» Россия по-прежнему веселилась: охотилась, играла в карты, танцевала, болтала в гостиных и на службе, пила, закусывала, интриговала, сплетничала… К делу относились формально: лишь бы отписаться, лишь бы на бумаге все было хорошо. А относительно дела вообще было такое мнение, что оно «не медведь —

в лес не убежит». Везде, конечно, говорились хорошие слова и красивые речи — при случае. Но также везде на первом месте были эгоистические побуждения. Прописные истины и заповеди морали сообщались в школе и не отвергались открыто обществом; но в то же время всюду процветали: взяточничество и хищения, праздность, кутежи, легкомыслие, невежество и недобросовестность. И над всем этим стоял общий социальный порок: имущие жили для себя, не заботясь о бедной, неимущей массе, вызывая этим и справедливую критику, и зависть, и злобу, и ожесточение…

Если бы при всех своих недостатках «правящие» знали бы хорошо государственную машину и держали бы ее в порядке, то это было бы еще терпимо: «пей, да дело разумей», говорит русская пословица. Но беда именно в том и есть, что при всех своих недостатках и пороках «правящие» не знали своего дела. Незнание своего дела, незнание обстановки данного момента — характерная черта всей русской бюрократии (всех ведомств), особенно — высшей.

«Они не знали» («ils ne savaient pas») — крылатое слово Людвика Надо, может служить девизом русских правящих классов, определяющих их главную особенность. Они не знали своего народа, его бедности, его недоверия и ненависти к ним; его темноты и звериных наклонностей… Они не знали своего государственного аппарата и своих собственных работников и слуг… Они не знали своей Армии… Они не знали своего действительного положения — на вулкане!

* * *

К особенностям русских порядков до мировой войны надо причислить и отношение русской власти к инородцам, а в частности к евреям.

В отношении окраин русского государства Финляндия, Кавказ)

(Польша, существовали ограничительные законы, которые применялись с большей или меньшей строгостью в зависимости от взглядов местного сатрапа: сегодня — так, а завтра — иначе. Только немецкая национальность пользовалась издавна совершенно исключительным благоволением русских властей. Недаром одному из русских генералов? приписывают просьбу к Императору Николаю I-му: «Произведите меня в немцы».

?

Ермолову.

Что касается евреев, то в отношении к ним ограничительные законы были весьма разнообразны.

Особенно стеснителен был закон, ограничивавший их в праве жительства «чертою еврейской оседлости».

Конечно, все ограничительные меры приносили большой доход полиции и администрации и ложились главной тяжестью на еврейскую бедноту: богачи жили где хотели и как хотели.

Что касается русского общества, то оно, в общем, было всегда благодушно настроено и к инородцам и к иноверцам. Однако к евреям отношения носили всегда оттенок недоверия и отчужденности.

Объясняется это, конечно, прежде всего историей Нового Завета, бросающей семя нерасположения к евреям, мучившим и убившим Христа. Некоторое значение имеют и специфические качества этой национальности. Однако отношение русского общества к евреям носило скорее характер насмешек и пренебрежения, чем злобы и ненависти. Народ русский почти не знал евреев. Только в пределах черты оседлости, где целые села были почти сплошь заселены евреями, — народная масса хорошо знала их, да в Малороссии оставались еще следы воспоминаний участия евреев в «шляхетских» порядках 16-го и 17-го столетий.

В

черте оседлости еврейство было могущественным фактором жизни, и думаю, что без евреев не только чиновничество, но и население было бы, как без рук. Отношения здесь носили деловой характер. Озлобления или ненависти к евреям в населении не было. Совсем иначе относились к евреям носители власти. Там всегда была эксплуатация, в том или ином виде; а иногда и легкомысленное своеволие. Последнее особенно проявлялось в офицерской среде, которая позволяла себе не только насмешки, но иногда и очень злые выходки по адресу евреев.

Во всяком случае общее положение евреев в России было таково, что вряд ли кто- нибудь из русских обывателей хотел бы хоть на время побывать в шкуре русского еврея. Но до 1905 года отношения эти не имели политического характера.

После позорной войны 1904–5 годов русским властям, не пожелавшим признать своей вины и честно пойти по пути назревших реформ, понадобился «козел отпущения». Таковым сделали социалистов.

А так как социалисты укомплектовывались в значительной мере еврейской молодежью, то виновными во всех невзгодах России и в волнениях среди населения оказались… евреи.

Власть явно поощряла все нападки на евреев, как в печати, так и словесной агитацией. При благосклонном содействии власти расцвел так называемый «союз русского народа», а потом начался и «погромный» поход против евреев.

Власть не стеснялась ничем: где деньгами, где служебным влиянием, где невежеством темного народа или наивностью общества — власть разливала и развивала ненависть к евреям…

Положение евреев сделалось весьма тяжким.

Но так как на этой «погромной», антисемитской политике многие делали себе служебную карьеру или просто обогащались (Дубровин и К°), то не предвиделось конца этому походу.

Поход против евреев вскоре слился с походом против Государственной Думы, так как и евреев и Думу обвиняли в пропаганде «революционных» идей, хотя в действительности Дума требовала только: прекращения произвола, бесконтрольности и бесхозяйственности русской власти.

Власть в лице многих ее представителей (Плеве, Дурново и др.) захлебывалась в обвинениях русской общественности и еврейства и допускала такую неправду, которая в некоторых случаях не уступит и большевикам…

Значит, и тут можно сказать: «что посеешь — то и пожнешь».

Особенности военной службы в России до Мировой войны

Окончив Михайловское артиллерийское училище в 1888 году и едучи на службу в одну из конных батарей Варшавского военного Округа, я рисовал себе тесную и дружную офицерскую семью, всецело поглощенную интересами военной службы, а сию последнюю полагал, как вполне законченную военную систему — воспитания и обучения. Все обдумано «там», — думал я, — все на своем месте и все имеет одну цель — войну.

Каково же было мое удивление, когда я очень скоро убедился, что о «войне» нет и помысла. Все мысли, все силы и заботы были направлены на «хозяйственные» интересы, и притом — не казенные, не общие, а — личные интересы командира батареи! Вспоминали иногда про начальство: приедет ли и когда; если приедет, то — как его «принять», ублажить, как «втереть ему очки в глаза»? Мой командир батареи полковник Ос…..ий смотрел на вверенную ему часть, как на свою собственность. Достаточно сказать, что все казенные суммы хранились не в денежном ящике, у которого стоял часовой (непонятно — зачем), а в спальной комнате командира, в чулке его жены, которая исполняла обязанности денежного ящика и часового по отношению всех денег — и казенных, и личных полковника О….го; и что часть батарейных лошадей и людей находилась в имении командира батареи, где-то на юге России.