Философия
Шрифт:
В просветлении экзистенции человек, вырываясь из мирового бытия, приходит к себе как возможной экзистенции. Здесь он свободен, но это тоже не бытие, его личностное бытие само относится к такому бытию, которое есть не экзистенция, а трансценденция. Вообще мы нигде, по Ясперсу, не имеем дело с бытием как таковым (das Sein), а всегда только с неопределенным бытием (ein Sein). Если мы хотим понять бытие как таковое, мы всегда терпим поражение.
Вопрос же о бытии как таковом нами не может быть понят подлинно, считает Ясперс, в силу разорванности между образами бытия. Разорванность бытия не испытывает ни Dasein, ни сознание вообще. Впервые экзистенция ищет бытие, будто она его, это бытие, потеряла и должна найти. Ее суть и состоит в поиске бытия.
Бытие — это бездонная пустота для рассудка, способная быть наполненной для экзистенции. Искать можно только из предварительного понимания того, что будет найдено. В метафизическом усилии я не знаю бытие предметно, как
Трансценденцию можно попытаться постичь с помощью языка. Это не просто язык разумных существ — он связывает одних и недоступен другим. Язык трансцендентности — это как бы второй мир, который воспринимается только возможной экзистенцией. Все предметное для нее есть только шифр трансцендентного.
91
См.: Jaspers К. Philosophic (Philosophische Weltorientirung). Berlin, 1956. Bill. S. 48–52.
Метафизическое мышление — процесс установления постоянных контактов с трансценденцией, с его помощью осуществляется чтение шифров. Шифр метафизическая предметность, результат объективации принципиально не объективируемого. Это не сама трансценденция, а язык, с помощью которого она общается с экзистенцией. Смысл шифра понятен не сознанию вообще, а возможной экзистенции. Шифры характеризуются многозначностью смысла, неустойчивостью, не поддаются определенной фиксации.
Это не научные понятия, которые нейтральны в экзистенциальном отношении. Шифром может служить любой предмет, любая мысль. Метафизические предметы проявляются в необъятном богатстве исторически сложившихся мифов, в метафизической и религиозной догматике. Орудие расшифровки не рассудок, а фантазия. Наиболее наглядным примером шифра, который можно только истолковывать, поскольку он не доступен непосредственному пониманию, является человек. То, что в нем понятно и объяснимо, противоречит его трансцендентной глубине. Так, по Ясперсу, человек не может быть понят как "развившийся" из животных. С точки зрения философии, правильней допустить, что человек существовал всегда, он жил в многообразных формах предметного мира совершенно иначе, чем изначально родственные ему морфологически другие виды животных, чем рыбы, рептилии и т. д. Человек есть с давних пор подлинная форма жизни, всякая другая жизнь — отпадение от нее, и в конечном счете может оказаться, что не человек произошел от обезьяны, а обезьяна — от человека. "Человека нельзя выводить из чего-то другого, он непосредственная основа всех вещей… Все виды зависимости в мире и все процессы биологического развития затрагивают как бы вещество человека, но не его самого" [92] .
92
Ясперс К. Философская вера. // Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 448.
Любое знание о человеке, будучи абсолютизированным, становится мнимым знанием и ведет к исчезновению человеческой свободы. Психоанализ, марксизм, расовая теория только заслоняют, согласно Ясперсу, самого человека, когда претендуют на его объективное целостное описание.
Человек конечен, он зависит от мира, от питания, от органов чувств, он должен умереть; он зависит от других людей и от созданного людьми исторического мира, он не может ничему довериться в этом мире, земные блага приходят и уходят, господствует не только справедливость, но и произвол власти. Доверять можно лишь верности человека в экзистенциальной коммуникации, но и это не поддается расчету. Но, осознавая свою конечность, человек прилагает к ней масштаб того, что неподвластно конечности безусловность и бесконечность. "Посредством наличия безусловного и бесконечного конечность не остается для человека только неосознанной данностью его наличного бытия; благодаря свету трансценденции она становится для него основной чертой в сознании того, что он создан. Конечность человека, не будучи устранена, прорывается".
Размышление о бытии — это не теория бытия, это экзистенциальное истолкование (чтение) шифров. Философия с помощью трансцендирования и чтения шифров проясняет бытие, удостоверяет нас в его существовании. Результаты трансцендирования не могут быть сообщены другому, они имеют значение лишь для философствующего. Они изменяют отношение сознания к окружающей предметности. Смысл философии заключается в том, чтобы вместо знания о предметах изменить сознание бытия, наше внутреннее отношение к вещам.
Смысл философского мышления состоит в том, чтобы с помощью конечного (т. е. предметного мышления) мыслить бесконечное и беспредметное. Когда бесконечное фиксируется в конечном как конечное, возникает не истина. Тогда экзистенция и трансценденция понимаются
Для М. Хайдеггера — друга и сподвижника К. Ясперса — бытие может быть дано только в языке. Не в языке обыденной речи, а в языке поэзии, языке философии. Язык, считал Хайдеггер, могущественнее человека, это принуждение к речению. Не сам поэт, а музы говорят через него, не мыслитель силой ума создает свои конструкции, а услышанный голос бытия направляет его мысли. Изначальное речение (Sagen) говорит о самом себе. Это есть одновременно божественное и человеческое явление, прояснение отношений, которые связывают существование с бытием.
Язык открывает то пространство, внутри которого человек способен соответствовать бытию и его требованиям, его призыву. Это изначальное соответствие и есть мысль. Обнаруживать (zeigen), по Хайдеггеру, показывать, приводить к видимости. Но это обнаружение-показывание производно от старогерманского слова Sagan, что означает "говорить" (sagen). Образами изначального мышления являются "Dichtung" (поэзия, но не в смысле только поэзии, а в смысле творчества вообще), и "Denken" (мышление). Каждое слово, дающее нам что-либо существенное, есть проявление творчества, оно может осуществляться в поэзии, культе, мифе, законодательстве. Dichtung можно назвать первопоэзией, первоязыком исторических народов. Подлинное мышление всегда поднимается к творчеству как к первопоэзии. Размышлять — значит поэтизировать, и, кроме того, это не простой вид поэтизирования в смысле стихов или песни. Истинная речь есть первопоэзия (Sagen), из которой исходят вся поэзия и все искусства. Но поэзия ближе к изначальной речи, чем любой другой способ выражения. Только поэт схватывает самую суть отношений слова и вещи, в своих мечтах возносясь к небу и оставаясь при этом на земле. Это "между" является первичной меркой нашего существования. "Это не протяжение обыкновенно представляемого пространства, так как все пространственное уже заранее нуждается в изначальной мерке, происходит из нее. Выражением изначальной меры будет поэзия. В поэзии мы достигаем конечного понимания меры" [93] .
93
Heidegger M. Vortrage und Aufsatze. Pfullingen, 1959. S. 196.
Мартин Хайдеггер (1889–1976) немецкий философ. Как считают многие западные исследователи, Хайдеггер — самый оригинальный и глубокий мыслитель XX в. По окончании университета много лет преподавал философию в различных университетах Германии. В зрелом возрасте уехал в деревню и прожил там до конца жизни. Основные произведения: "Бытие и время", "Лесные тропы", "На пути к языку", "Что есть мысль?" и др. Произведения Хайдеггера поражают поэтичной выразительностью языка, ювелирной работой со словом, проникновенным анализом проблем человеческого существования. Они оказали огромное влияние на современную ему и последующую философию и литературу. Ни одного философа в XX в. не цитировали так часто, как Мартина Хайдеггера.
Под "логосом", полагал Хайдеггер, древние понимали не столько разум, сколько речь, которая позволяет высказать основополагающие законы мира, позволяет говорить, а не просто издавать членораздельные звуки, существовать в способе раскрытия мира и себя самого. Наша главная необходимость, по Хайдеггеру, состоит в том, чтобы ощутить существо бытия как вызов нашей мысли, чтобы мы, прежде всего думая о нем, ощутимо испытали, в какой мере призваны проторить хотя бы тропку для опыта бытия, и прокладывали бы ее через бывшее бездорожье. Надо готовить среди сущего те места для бытия, в которых бы оно говорило о себе и своем пребывании. Язык мостит здесь первые пути и подступы. Без слова любому действию не хватает того измерения, в котором бытие могло выразиться. Язык есть не просто выражение мысли, чувства и желания. Язык — то исходное измерение, внутри которого человеческое существо впервые оказывается в состоянии отозваться на бытие и его зов и через эту отзывчивость принадлежать бытию. Эта исходная отзывчивость, в истинном смысле достигнутая, и есть мысль.
Сказать и говорить не одно и то же. Можно много говорить и ничего не сказать. Можно молчать и сказать многое. Сказать — значит показать, объявить, дать видеть, слышать. Язык как разбивка мира дает миру возможность быть тем, что он есть в своей истине. Язык разбивает мир так, как садовник разбивает сад на пустыре. Мир присутствует в языке как в своем разбиении самим своим существом. Больше нигде, кроме как в языке, мир таким образом не присутствует. Язык не обязательно только предварительное истолкование мира. Никто, кроме нас, не мешает тому, чтобы язык был разбивкой мира, как бы его садом. Суть мира, которая не видна в мире так же, как сад не виден в голом пустыре, может присутствовать в словесном разбиении мира. Дело за нами. Присутствие мира в языке требует человека. Человек может дать слово миру, мир требует человека для своего явления. И человек требует мира, потому что иначе, как в целом мира, он себя не узнает.