Философские диалоги
Шрифт:
Эльпин. Вы, следовательно, судите о желудках и мозгах других людей по аналогии с вашим желудком и мозгом, и то, что невозможно для вас, вы считаете невозможным и для других. На свете есть некоторые несчастные люди, которые помимо того, что они лишены всего хорошего, кроме того, по велению рока, сопровождаются еще в качестве вечных спутников эриниями и адскими фуриями, которые заставляют их добровольно набрасывать себе на глаза мрачное покрывало разъедающей зависти, для того чтобы они не видели своей собственной наготы, бедности и убожества и не заметили красоты, богатства и блаженства других; они скорее
Альбертин. Итак, вы хотите, чтобы я, так сказать, стал учеником этого человека? Я, доктор, признанный многими академиями, читавший в качестве профессора публичные лекции в первых академиях мира, должен теперь отречься от Аристотеля и начать учиться философии у подобных субъектов!
Эльпин. Что касается меня, то, будучи не доктором, а невеждой, я стремлюсь учиться. Не будучи тем, чем я должен был бы быть, а являясь тем, что я есть, я желал бы овладеть знаниями. Но я готов признать своим учителем не только этого человека, но и любого другого, которого боги для этого назначили, дав ему понимать то, чего я не понимаю.
Альбертин. Итак, вы хотите сделать меня снова школьником?
Эльпин. Наоборот, я хочу, чтобы вы были не школьником, а взрослым.
Альбертин. Очень благодарен за ваше вежливое предложение содействовать моему продвижению вперед и привести меня в восторг от его ума, сделав меня слушателем этого беспокойного человека, который, как каждый знает, является противником общепризнанных доктрин, презираем в академиях, очень немногими хвалим, никем не признан и всеми преследуется.
Эльпин. Всеми людьми преследуем – конечно, но что это за люди! Немногими хвалим – да, но лучшими и благороднейшими! Противник общепринятых доктрин, но не потому, что они доктрины, и не потому, что они всеми приняты, а потому, что они ложны. Академиями презираем – по той причине, что там, где есть расхождение во взглядах, там нет любви. Смутьян – ибо толпа ненавидит тех, кто от нее отделяется и над нею возвышается, и именно поэтому он является мишенью всеобщих нападок. Я вам лучше всего опишу состояние его ума, если скажу, что, поскольку речь идет о спекулятивных вопросах, он не столько стремится обучать, сколько обучаться, предпочитает узнавать новое и больше радуется, когда узнает, что вы хотите обучить его (ибо это дает ему надежду на успех его дела), чем если бы вы желали учиться у него; ибо он больше хочет учиться, чем учить, и чувствует себя более призванным к первому, чем ко второму. Да вот как раз идет и он сам вместе с Фракасторием.
Альбертин. Добро пожаловать, Филотей.
Филотей. Здравствуйте, в добрый час!
Альбертин.
Я прежде жил в лесу и жвачки был ценитель,
Как лошадь, бык, баран, козел или осел.
Но, к лучшему стремясь, я к Вам сюда пришел,
Чтоб стать учеником у Вас, о мой учитель!
Фракасторий. Добро пожаловать!
Альбертин. До сих пор я считал вашу
Филотей. Точно так же рассуждал я в первые годы, когда я занимался Аристотелем, но только до определенного момента. Теперь же, после того как я его лучше узнал и изучил и с более зрелым умом могу судить о предмете, возможно ли думать, что я растерял свои знания и свой разум? Однако, поскольку эта болезнь такова, что ее меньше всего чувствует сам больной, я, опасаясь, что перехожу от учености к незнанию, могу быть очень доволен, что нашел такого врача, который способен излечить меня от моей болезни.
Альбертин.
Сама природа здесь и лекарь вместе с ней
Бессильны, коль болезнь проникла до костей [129] .
Фракасторий. Сделайте одолжение, синьор, пощупайте сначала его пульс и посмотрите его мочу, и если после того мы убедимся, что ничем не можем помочь, тогда составим консилиум.
Альбертин. Наилучший способ проверить пульс – это посмотреть, как вы сможете справиться с теми отдельными аргументами, которые я вам приведу и из которых с необходимостью вытекает невозможность существования многих миров и их бесконечности.
Филотей. Я буду вам немало обязан, если вы нам это докажете. Но если вам это не удастся, то я все же окажусь вашим должником за то, что вы тем самым будете содействовать укреплению моих собственных убеждений. Ибо я уверен, что благодаря вам я могу почувствовать всю силу противоположного мнения; поскольку вы сведущи в обычных науках, вы легко сможете мне показать значение ваших оснований и построений и в чем их отличие от наших принципов. Но, для того чтобы не прервать нити наших рассуждений и дать возможность каждому спокойно все объяснить, будьте любезны привести все доводы, которые вы считаете наиболее важными и основными и которые кажутся вам наиболее убедительными.
Альбертин. Я готов это сделать [130] . Итак, во-первых, Аристотель доказал, что пространство и время не мыслимы вне этого мира. Поэтому говорят, что на самом отдаленном расстоянии от нас имеется Первое Небо и Первое Тело, являющееся Первым Движимым; мы имеем обыкновение называть небом высший горизонт мира, где все вещи неподвижны, устойчивы и спокойны и где находятся движущие духи сфер. Если, следовательно, делить мир на небесные и элементарные тела, то последние надо считать ограниченными и объемлемыми, а первые – ограничивающими и объемлющими.
Строй вселенной таков, что, поднимаясь от более грубых тел к наиболее тонким, мы, выйдя за пределы огня, к которому прикреплены Солнце, Луна и другие звезды, достигаем пятой сущности. Но последняя не может быть бесконечной, ибо в таком случае невозможно было бы дойти до Первого Движимого, а Первое Движимое не могло бы действовать на другие элементы как потому, что они были бы объемлющими, так и потому, что нетленное Божественное Тело в таком случае содержалось бы внутри тленных. А это является чем-то неподобающим, ибо Божественной Сущности приличествуют форма и активность и, следовательно, способность быть объемлющей, охватывающей, ограничивающей, а не ограниченной, включенной и охватываемой материей.