Философский камень (Книга - 1)
Шрифт:
Ну, а дальше куда?
Остановилась, вслушалась. Слева - далекие и торопливые шаги, звонко похрустывает под ногами тонкий ледок. Может быть, это Семен возвращается? Справа - на выход из села за поскотину - глухая тишина. А всюду над селом тоскливые собачьи голоса.
Ясно: ни у Голощековых, ни в Худоеланской она больше оставаться не может.
Надо идти направо... Сперва через луга, те самые луга, где было ей так хорошо с Тимофеем, потом через речку Одаргу и в лес... Верст на двадцать до следующей деревни стоит глухая тайга. Хорошо! А ночь?
И вдруг ее словно толкнуло в спину. Тут, на пути, дом, в который после свадьбы своей переехали Губановы. Зайти, может быть, Алехе, Нюрке сказать? Что будет потом - безразлично. Ведь подлое дело делается! А Нюрка секретарь комсомольский все же. В такую минуту неужели не выслушает, ненависть свою и бабью ревность в себе не заглушит?
И снова встала в памяти теплая пасхальная ночь, жестокий разговор с Нюркой посредине улицы. За эти полгода, что минули после пасхи, Нюрка не раз дала себя почувствовать обидно сказанным на людях словом. Она твердо ведет все к одному - "беды твои еще впереди". Но - все равно. Мимо пробежать ей совесть не позволяет.
Изба стояла темная, немая, полураспахнутые жердевые ворота приглашали: "Войди". И дверь не была изнутри заложена на крючок. Людмила вошла, шаря рукой о стену, сделала два-три шага. Сдавленно крикнула:
– Голощековы хлеб в навоз зарывают!
Ей тут же отозвался с печи стариковский, настороженный голос:
– А? Кто там? Ат, заразы, черт их... Нюрка с Алехой оба на сходе. Беги скорее туды! Говоришь: зарывают? А кто ты?
– Рещикова...
– Аа! "Белячка"... - Людмила узнала по голосу: дед Флегонт. Он часто приходит сюда, к внучке, погостить, поночевать. В голосе у него удивление. Дык, ты чо же это? На своих! Черт вас... Ну, беги, беги...
Людмила зажмурилась. Слова деда Флегонта ожгли издевкой. Вот как: "На своих..." Голощековы ей - свои... Нет, нет, скорее, скорее, прочь из села!
От двора ко двору - до самой околицы ее преследовал короткий собачий лай.
На выходе из поскотины Людмила остановилась. Те дальние шаги, которые слышались от дома Голощековых, теперь затихли. Значит, это точно был Семен, он вошел к себе в избу. С какой вестью? Он торопливо шагал, оступался... А какое ей дело? С чем бы Семен ни вернулся, хорошо, что она успела уйти. И хорошо, что успела деду Флегонту выкрикнуть свои предупреждающие слова.
Людмила торопливо пошла по темной, шершавой дороге, но вдруг ее снова будто в спину толкнуло. Она оглянулась. Над домом Голощековых медленно поднимался в темное небо столб огня.
Отсюда можно было отчетливо различить амбар, другие надворные постройки, сложенный из толстого заплотника забор, открытое пространство улицы перед домом, соседние избы, словно бы отшатнувшиеся в испуге. А поблизости - ни единой души человеческой.
Прошло еще несколько минут. Светлый столб поднимался выше и выше, в нижней своей части наливаясь багровой тяжестью.
Людмиле вдруг стало страшно. Горит сеновал, устроенный над всем скотным двором и одним концом вплотную примыкающий к амбару. Холод стянул ей плечи. Если этот случай - несчастье, как не подумать Голощековым, что подожгла сеновал она?
Ее обязательно станут искать. И найдут сразу же. Куда она денется? Даже в самом дальнем селе найдут.
Может быть, ей уж лучше сразу вернуться?
22
Но прежде, чем она смогла обдумать все это, и прежде, чем вокруг горящего дома стал собираться народ, из новых тесовых ворот на улицу неторопливо вышла семья Голощековых. Людмила их всех могла сосчитать. Как они были одеты, что у них было в руках, отсюда понять было трудно. Но Людмила отлично видела, что они сгрудились кучкой посреди улицы и ничего не делали, чтобы задержать жадное пламя. Так ли ведут себя люди, застигнутые врасплох страшной бедой? Людмила не раз видела деревенские пожары. А этот огонь принес с собой Семен оттуда, со схода. Сам ли подслушал или от кого-то узнал про свою судьбу. Потому-то и бежал он домой так торопко.
Людмиле представилось, как он обругал Варвару черным матом: дура прячет зерно... Разве спрячешь его у себя во дворе, да еще за какие-то, может быть, всего два-три часа, что остались? А если и спрячешь, но самого тебя из дому увезут - кому тогда все это достанется? Так гори же лучше синим огнем подчистую, на глазах своих, весь труд свой, все свое богатство, весь свой загляд наперед в дальние годы! А расчет за все это перед народом пусть будет потом. Какой уж будет. Снявши голову - по волосам не плачут...
И когда Людмила сообразила, что это так, только так и не иначе, она поняла: ни возвращаться в свое село, ни уходить в соседнее, теперь ей никак невозможно. Для всех она "белячка", для всех - из дому Голощековых. В чем будут виновны они, в том будет и она виновата. Голощековы свалят все на нее. И не поможет, что заходила она в избу к Губановым. Спросят, а что же ты не прибежала раньше, на сельский сход? Почему скрылась тайком из села?
Куда же деваться? Пожалуй, лучше было бы оставаться у Голощековых. Вот ведь как быстро жизнь человеческая поворачивается! Окликни ее Маркушка, оглянись Варвара...
За темным перелеском просипел далекий паровозный гудок. Такой же гудок Людмила слышала здесь, когда бродила лунной ночью с Тимофеем по росному лугу.
На поезд?.. Сесть на поезд!.. Уехать!.. Куда-нибудь совсем, совсем далеко.
К станции путь лежит через село. Конечно, можно и обогнуть его, пройти лугом, ломая ногами снег, схваченный коркой твердого наста. А потом долго шагать по шпалам. Только хватит ли у нее сил? И как сесть на поезд без билета, без денег, без всего, кроме этого куска сала?