Философский камень
Шрифт:
Эта догадка напрямую соприкасается с той, что посетила меня в холборнском пабе. На данном этапе эволюции человек естественным образом развивает у себя «тенета» гораздо больших размеров, поэтому у поэтов, философов, ученых систематически случаются моменты, когда они постигают грандиозные значения. Эти моменты истины имеют еще и колоссальную утверждающую силу, четкое осознание сути человеческой эволюции.
Объясняет это, безусловно, и то, отчего романтик, спускаясь по прошествии озарения обратно на землю, на первый взгляд, не сохраняет своего «откровения». Разумеется, это не так. Он по-прежнему видит его, только оно больше не кажется важным или грандиозным. Он всего лишь видит его, но не касается. Нить прерывается, Объясняет это и один из старейших постулатов
Все это явилось мне не сразу, в тот день второго декабря. Высветилась самая суть, выявление остального заняло больше времени. Но все равно. Самое важное — это то, что теперь я знал: моя теория верна. Смерть Дика не опровергала, а скорее подтверждала ее. Эволюция не особо приветствует всплески «постижения ценности» и экстаза. Но она благоприятствует «тенетному» сознанию. Так что если мне каким-то образом удастся отыскать способ увеличить «соотносительность» сознания, тогда проблема человеческого долголетия решена.
Я сел и написал Литтлуэю письмо на двадцати страницах. Не совсем логичное, но с изложением сути, довольно подробным.
Словно в подтверждение убедительности моих доводов через несколько дней после этого со мной стали происходить четкие проявления «инаковости». Неожиданно мне стала видеться то усадьба Обри в Александрии, то мой дом в Хакналле — с такой непостижимой достоверностью, словно меня туда на несколько мгновений перекинуло на машине времени. У Пруста подобное описано в его «По направлению к Свану»: там мать подает ему бисквитное печенье, которое он макает в чай, и тут вдруг у него прорезается полное припоминание о другом времени и месте. Хотя Прусту, погруженному в слезливость и ипохондрию, недоставало к такому осмыслению ключа. Я же был убежден, что у меня ключ теперь есть.
Литтлуэй откликнулся через несколько дней. Интереса в нем было не меньше, разве что волнение звучало не так откровенно. Вот его слова: «В таком случае, похоже, нам придется начать работу с другим субъектом. В идеале понадобился бы Эйнштейн или Уайтхед... Интересно, удалось бы заинтересовать Бертрана Рассела?»
Мне же это казалось не таким простым. Я не задумывался, как мои теории можно опробовать в лаборатории. Если я прав, то человек совсем близко продвинулся к покорению времени. Хотелось точно знать, как ему переступить порог в «землю обетованную».
Стоит, кстати, заметить, что все признаки моей суицидной депрессии сгинули в течение полусуток после моего «сна». Все наши представления о недугах — особенно умственных — в глубине своей ошибочны. Если от долгой болезни садятся физические батареи организма, на подзарядку, возможно, требуются недели. У умственных батарей перезарядка происходит практически мгновенно, стоит лишь восстановиться созидательным моторным центрам.
То был, возможно, самый волнующий период моей жизни, несмотря на уникальные впечатления, которые я опишу дальше. Ибо я знал, что близок к прорыву, подозревая причем, что это будет наиважнейший прорыв в истории человечества.
Представлялось ясным и то, куда направить физические исследования: в область человеческого мозга. Поскольку именно здесь лежал секрет. Судите сами: наш мозг изумительней любого крупнейшего компьютера, когда-либо созданного. Да, действительно, сверхмощный компьютер сегодня способен выполнять миллионы операций в секунду. Ему по силам в секунду решать математические задачи, на которые у квалифицированного математика уйдет десяток лет. И несмотря на это, человеческий мозг — компьютер куда более сложный; понадобилось бы воздвигнуть агрегат с Вестминстерское аббатство величиной и Домами Парламента впридачу, чтобы поспорить с человеческим мозгом в сложности. Крупнейший компьютер сегодня обладает четвертью миллиона транзисторов (а в ту пору, о которой здесь идет речь, 60.000 считалось максимумом). Мозг насчитывает миллиарды нейронов, базу нервной системы. Более того, он, похоже, способен
Однако позволю себе подчеркнуть: мозг — не просто грандиозный компьютер. Он живой. Не построить такого компьютера, который обладал бы свободой выбора, пусть на то потребуется площадь размером с Нью-Йорк. Хотя и «свобода» в обычном понимании — ошибочный термин; наш мозг свободой наделяет эволюционный зов, неудержимо влекущий вперед и вверх — он, следовательно, дает ему и резон, когда встает выбор: «или — или». Чтобы построить компьютер, вторящий эволюционному зову (дело, по сути, осуществимое: надо просто вложить в программу тенденцию к самоусовершенствованию), реагирующий, иными словами, со всей тонкостью и прихотливостью человеческого мозга, — потребовался бы, вероятно, корпус размером с Луну.
Так вот, разные области мозга отвечают за разные функции: зрение, слух, мышечные движения и т.д. Существует даже участок гипоталамуса [117] , контролирующий сексуальные оргазмы, от которого тело пронизывают волны удовольствия (мы позднее провели на эту тему интересные эксперименты, избавившие нас в конце концов от устоявшегося представления, что высший идеал у человека — удовольствие. Оказалось, если даже нагнетать по желанию исключительной силы «припадки» удовольствия, основная тяга к познанию остается прежней, в то время как удовольствие в конце концов начинает приедаться). Тем не менее, несмотря на подробное представление о мозге, мы все еще знаем совсем мало в сравнении с тем, чего не знаем, Исходя из арсенала каждодневных функций — от ходьбы до создания поэзии — человеку хватало бы и одной десятой от теперешнего объема мозга. Тогда зачем у нас в распоряжении еще девять десятых?
117
Гипоталамус — одна из долей мозга, находящаяся между мозговыми полушариями и отвечающая за функционирование внутренней сферы организма, включая обмен веществ.
Существует еще и вопрос мозговых волн. В мозгу существует базовый ритм (так называемая «альфа-волна»), который основное время действует подобно двигателю машины на нейтральной скорости. Стоит на что-либо отвлечься, как альфа-волна прекращается: автомобиль включается на передачу. В черной комнате она также прекращается, уже по другой причине: в автомобиле выключается зажигание. Это серьезно. Существуют также бета-волны более высокой частоты, дельта-волны — более медленные, и редкие тета-волны. Последние связаны с центрами удовольствия, во время удовольствия прекращаются, при фрустрации усиливаются.
Так вот, нам почти ничего не известно о фактической связи этих волн с наиболее важными для нас умственными процессами. Известно, что дельта-ритмы ассоциируются со сном и болезнью, бета-ритмы — с напряжением и работой воли, это, пожалуй, и все. Половая активность, как известно, связана с гипоталамусом, а почти все высшие человеческие функции — самоконтроль, воображение и иже с ними — ассоциируются с передними долями, по всей видимости, пультом управления мозга.
На данном этапе мне хотелось добиться сравнительно простого (что вместе с тем давалось уяснению с невероятным трудом). Мозг животного относительно прост — компьютер, имеющий дело в основном с комплексом сиюминутных ощущений. «Ближайшее к нам из живых существ, шимпанзе, не может удержать образ настолько долго, чтобы над ним размышлять», — замечает Грей Уолтер в своей классической работе по мозгу. У животных, безусловно, есть память, но она оперирует на примитивном, инстинктивном уровне. Память человека расположена на уровне принципиально ином. Кто из нас, например, не представлял себе какой-нибудь связанный с болью инцидент — скажем, пальцы защемило в двери — и невольно при этом не поморщился? У нас есть это любопытное свойство сильно реагировать на чисто умозрительный эффект.