Философский камень
Шрифт:
5
— Капитан Сташек, вы обладаете счастливым даром: всегда улыбаться, говорил полковник Грудка, раскуривая сигарету и медленно выдувая к потолку струю дыма.
В нижних шелковых рубашках они стояли в коридоре. Оторвались от карточной игры чуточку размяться, постоять у окна. Сташек немедленно улыбнулся.
— Я этого не замечаю, господин полковник. Неужели это так часто случается со мной?
— Настолько часто, что правильнее бы вам
— Ну… я просто люблю жить, господин полковник. Поэтому, вероятно.
— Да, но, черт возьми, две минуты тому назад вы проигрались вдрызг!
— Господин полковник, я проиграл только деньги. И то не все. А игра была такая напряженная, интересная. Веселая!
— Мне случалось видеть, капитан Сташек, когда в конце такой веселой игры некоторые пускали в ход пистолеты.
Кончиками пальцев Сташек потер висок. Смешливо приподнял одну бровь.
— Мне это непонятно, — признался он. — Игра волнует, веселит, доставляет мне огромное удовольствие. Зачем же тогда стал бы я стрелять в себя? Проигрыш… Даже простого щелчка в нос, господин полковник, это не стоит. Вообще же, откровенно говоря, лучше бы играть не на деньги. И не держа при себе пистолетов. Оружие редко вызывает улыбки.
Полковник Грудка отечески снисходительно покачал головой. Снял пушинку, прилипшую к рукаву рубашки Сташека.
— Не объясните ли, капитан, зачем тогда вы пошли служить в армию?
— Ну, это не совсем зависело от меня, господин полковник, — улыбаясь, сказал Сташек. — Кроме того, мне очень нравился блеск парадного офицерского мундира, военный оркестр. А я не думал, что непременно начнется война.
— И очень обрадовались, когда попали в плен?
— Ну… меньше, конечно, чем теперь, когда освободился из плена. И еду домой.
— Но вы на войне убивали…
— Нет, господин полковник! — не давая ему закончить, весело закричал Сташек. — Представьте себе, нет. Моя совесть совершенно чиста. Я стрелял, но не убивал. Мне на войне повезло.
— Добряк вы, Сташек, право, добряк, — сбивая пепел с сигареты, задумчиво проговорил полковник. — Добряк и даже, пожалуй, счастливчик. Могло ведь случиться, что вам пришлось бы и убивать. А нет — предстать за это и перед военным судом. Не всегда можно стрелять мимо цели. Война есть волна. Правда, теперь это уже позади, и мы здесь стоим в нижних рубашках.
— А я, господин полковник, и в будущем собираюсь делать то же самое, если придется, — стрелять мимо цели. То есть стрелять не в человека.
— В будущем я вижу вас хозяином большого пивоваренного завода, а не офицером. Или, может быть, вы станете священником?
— Господин полковник! Достаточно того, что брат моего отца и мой воспитатель — священник.
— Да, я запамятовал.
— А пивоваром… Во всяком случае, пить пиво я очень люблю.
Оба они дружно рассмеялись. Потом полковник
— Какая все-таки огромная страна — эта Россия. Одно дело, когда смотришь на карту, где в самом центре помещена Австро-Венгерская империя, а все остальное клочками, обрывочками по бокам, и другое дело, когда эти клочки, обрывочки, наоборот, оказываются в центре и, собственно, заполняют всю карту. Тогда умозрительным становится существование на земном шаре вообще любых других стран, кроме этой. В рамках карты их нет, они уже не вмещаются — только Россия и Россия.
— А для меня, господин полковник, сейчас на всех картах существует только Владивосток. — Сташек, как всегда, улыбался.
— Почему только Владивосток?
— Там конец России и начало нашей родины. Когда я ступлю на борт океанского парохода, я буду считать себя уже дома. Если хотите, даже на пивоваренном заводе.
— Для этого нужно совсем немногое: доехать до Владивостока и подняться на борт океанского парохода, идущего в Марсель.
— Что же здесь невозможного?
— Адмирал Колчак так же, как мы, рассчитывал во Владивостоке ступить на борт океанского парохода. Но Колчака уже расстреляли.
— О, верховный правитель был так ненавистен большевикам!
— Мы с вами, капитан Сташек, тоже не сделали для них ничего приятного. Мы не из числа тех, кто остался у большевиков на службе.
— Адмирал Колчак был русский. А мы, господин полковник, иностранцы. И мы находимся под международными гарантиями.
— Адмирал Колчак тоже находился под международными гарантиями, когда принимал на себя тяжкое бремя власти. Но в странах, где происходят революции, единственная гарантия не быть расстрелянным — это застрелиться самому. Всякие другие гарантии ненадежны.
— Вы пессимист, господин полковник, — улыбаясь, сказал капитан Сташек.
— А вы бездумный оптимист, капитан Сташек, — уже сердясь, ответил полковник Грудка.
Он отвернулся, уперся лбом в прохладное стекло. В вагоне было жарко, густо висел табачный дым. Поезд, скрипя железом, тащился на подъем, и за окном медленно отступали назад кривые сосенки, избитые жестокими забайкальскими ветрами. Телеграфные провода; похожие на нотные линейки, то взбегали вверх к серому зимнему небу, то падали вниз, к такой же серой земле.
— Дядя мой, священник, любит повторять, что даже если, вопреки святой Библии, свершится второй всемирный потоп, жизнь будет все равно продолжаться, — сказал Сташек. — Вот это оптимизм! И я его разделяю. Так думать человечнее. И, знаете, мне очень хотелось бы посмотреть именно на ту жизнь, какая будет после второго потопа.
— Улитки и морские ракушки. Это вас удовлетворяет?
— Такого не может случиться, господин полковник! На земле всегда будут жить люди.
И Сташек снова засветился в самой простодушной улыбке.