Фильтровщики

Олдридж Рэй

Створки входного люка были откинуты назад, образуя трапецию черноты. Всмотревшись, Тереза неясно различила Томаса, глядевшего прямо на неё.

— Я хочу поговорить с вами, — сказала она.

Он кивнул и поднялся по трапу.

Она отступила, села на промокшее от росы мягкое сидение. — Что вы сделали? С Морячком?

Он встал рядом с колесом, глядя куда-то через гавань. — Вы выдвигаете смелое предположение, Тереза.

Но в его голосе не слышалось отказа, и она почувствовала себя увереннее. — Скажите мне правду, — попросила она.

— Что он сказал?

Этот вопрос застал её врасплох. — Не все ли равно? Он сказал, что

он вспомнил что-то… оправдывался, полагаю.

— Что, если это было не извинение?

Она подумала об этом. И о названии судна и цитате из Шекспира: «Вот розмарин, это для памяти…»

— Что он вспомнил? — спросила она.

Луна пробилась сквозь облака, придав его глазам необычный блеск. — Неприятный человек, — сказал Томас. — Но не отщепенец. Такой же, как все. По крайней мере, вот что многое о нём говорит: всё, чего он добился, он получил благодаря своему жизненному опыту. Он не виноват, что привык тщательно обдумывать свои действия.

— О чём вы говорите? — спросила она, сбитая с толку.

— Морячок вспомнил прошлый день, когда он отправился порыбачить к доку в Тарпон Спрингс. Клёв был отличным, но он не обращал внимания на свою рыбалку; его только что отвергла девушка по имени Дороти, и он был слишком занят планами хладнокровной мести.

Разговор становился странным. Она подождала, надеясь, что он продолжит объяснение.

Томас сел рядом с ней, и Терезе пришло в голову, что он выглядит таким необычным отчасти потому, что не использует ничего из обычного спектра невербальных выражение. Нет пожатий плечами, или вздохов, или любого другого вида жестов. Только неизменная слабая улыбка.

— Я прочитал много книг, — сказал он.

— Вот как?

— Да. У меня хорошая библиотека на борту, классика и различные современные серьезные писатели. И потом, мы меняемся книжками в мягкой обложке с другими экипажами, так что я прочел и немало однодневок. — Томас говорил тяжеловесно и монотонно. — Недавно мне попалась небольшая антология научно-фантастических рассказов. Они неравноценны по качеству, большинство из них забывается. — Последние слова он произнес очень тихо. — Но, по крайней мере, в одной истории был любопытный эпизод. Главный герой в космическом пространстве рассматривает большой орбитальный рекламный щит. Это реклама химических стимуляторов памяти. Надпись на щите гласит: «Теперь и вы сможете вспомнить те важные вещи, которые произошли, пока вы слишком тупили, чтобы их заметить».

— Что?

— Большинство людей таковы, вы же знаете. Они пропускают мимо себя многие важные вещи. Хотя это не глупость, не это является источником их неспособности замечать. Вы не глупый человек, Тереза.

— Какое это имеет отношение к Морячку? — Её раздражение от того, что она принимала за преднамеренное и издевательское напускание тумана, всё больше возрастало.

Томас посмотрел на нее и, хотя выражение его лица никак не изменилось, её внезапно охватило сильное чувство ожидания. — Я что-то вроде такого стимулятора памяти.

— Не понимаю. — Но понимание начало уже брезжить; она вспомнила слова Линды в кафе, о том, что это Томас показал ей все краски её жизни. — Кто вы?

— Вы имеете в виду, не пришелец ли я с другой планеты? Мутант? Некое мифическое существо, вампир, пьющий кровь незамеченного опыта? — Хотя язык его выражений стал экстравагантным, голос остался неизменным. — Я устрица. Или, точнее, рачок-прилипала [16] .

Надежно закрепленный в своей оболочке, моей хорошей «Розмари», я выражаю себя осторожно в потоке жизни, и мой способ существования служит мне фильтром от её проявлений. И в этом смысле вы правы.

16

Морская уточка (поллиципес, морские трюфели, персебес, goose barnacles) — самое дорогое в мире ракообразное (более трёхсот долларов за килограмм!). Это один из видов так называемых усоногих рачков (они же — морские желуди, морские тюльпаны или балянусы), тело которых покрыто известковым панцирем, напоминающим раковину.

Размер раковины морской уточки — 5–6 сантиметров. С помощью вытянутой из панциря длинной ноги морские уточки намертво приклеиваются к скалам, камням или днищам кораблей и лодок, а питаются планктоном.

У Терезы сложилось сильное впечатление, что Томас уже произносил подобную речь много раз прежде; и что это изложение своей сущности было сокращено для неё до необходимых для понимания пределов, а формулировки он старается делать ясными настолько, насколько это только возможно. — Вы… едите опыт? Воспоминания людей?

— Нет. Истина чуть более утонченная. То, что я «ем» — это разница между богатством событиями жизней моих жертв и бедностью и блеклостью их восприятия. Я замечаю то, что они пропустили мимо себя, и осознание этой информации кормит меня.

— Жертв? Почему вы назвали их жертвами?

— К сожалению, поиск потерянной памяти это разрушительный процесс. Мои жертвы вспоминают вместе со мной, возвращая утраченное время, но, в конце концов, когда эти переживания добыты из недр подсознания, они умирают. Хотел бы я быть симбионтом, но я паразит. А Морячка я только коснулся. Он будет немного не в себе день или два, так что его служащие могут воспользоваться этим, пока его потрясение длится. Когда мы прибыли сюда, я убил цаплю — скудная пища, но необходимая в тот момент. Мой голод был слишком велик, и я не смел взять больше от Линды.

— Почему же вы не высаживаетесь на берег? Там, несомненно, изобилие всех этих жертв, которые вам нужны.

— Я, к сожалению, не в состоянии выжить в толпе. Для меня это все равно, что суп для мухи. Или лучшая метафора: как если бы суп под высоким давлением подавали из шланга прямо мне в горло. Я не могу сходить на берег, за исключением пустынных мест. Когда большие круизные лайнеры проходят мимо нас, я задыхаюсь.

Если Томас монстр, то он был удивительно откровенен. Но… она представила своё обращение в полицию с этой историей: да-да, неудачливого насильника остановил вампир, пожирающий память. Неудивительно, что Томас говорит так свободно.

— Как Линда? — спросила она в поисках смены темы разговора, и испытала необоснованное смущение от того, что не подумала спросить об этом раньше.

— Она умирает.

Тереза попыталась изобразить шок, но на самом деле ничего не почувствовала. Ее позор усугубился, также как и её смущение.

— Но… почему же она здесь? Почему не в больнице?

Томас кивнул красивой головой. — Хотите её увидеть?

Она последовала за ним по трапу в кают-кампанию. Внутри он сказал: — Я зажгу свет. — Масляная лампа вспыхнула золотом; он потянулся рукой, чтобы помочь ей. В свете лампы его глаза казались бездонными, глазами животного.