Филумана

Шатилов Валентин

Правда, среди сухих ветвей никакой подпорки не наблюдалось, но почему бы ей не быть невидимой так же, как и самой преграде?

Пододвинувшись еще ближе, я осторожно завела руку за жестянку преграды, пытаясь нашарить какой-либо посторонний объект среди колкого терновника, и чуть не ударила себя ладонью по лицу. Опа!

Я пощупала собственный нос и удостоверилась, что с той стороны этот металлический щит, высящийся передо мной непроходимой преградой, как бы вообще не существовал!

Я еще раз потрогала себя за нос, сплющенный о холодное ровное жестяное поле,

для разнообразия почесала лоб. Попробовала пальцем край преграды.

Да, вот она: ровная поверхность, потом грань такая острая, что рвет старый кожзаменитель перчаток, но потом палец заворачивает на другую сторону щита – и сразу ничего! Пустота.

Вот так фокус! Улица с односторонним движением. Но мне интересно попасть не оттуда, а как раз туда! Ведь если имеется дверь (уже не дохлая калиточка без замка, а металлическая, вроде тех, что ставят на подъездах с кодовым замком), значит, она что-то скрывает?

Мама, правда, ничего не говорила про железку за калиткой, но ведь и времени прошло уже сколько! А железка – если верить ощущениям с этой стороны, – не такая уж и толстая. Вполне можно с ней справиться. Особенно с инструментом.

– Тетя Вера, у вас есть кусачки? – ворвалась я к старушке, мирно замешивающей тесто.

– Не знаю, милая, – отозвалась та, отряхивая руки от муки, – У деда были железяки в сарае, пойди глянь. Там, в закутке, шкафчик, может, есть что.

В шкафчике я обнаружила огромные ножницы для резки металла. Слегка ржавые, но вполне пригодные для дела. Которые в следующие пять минут и были использованы по назначению.

Работать среди проклятых веток было страшно неудобно, но ножницы резали жестянку как миленькую! Начав с одного края, я сделала две прорези: одну почти над землей, а параллельно ей, примерно на метровой высоте, вторую, – чтоб можно было пролезть.

Перпендикулярную им прорезь я делать поленилась, рассчитывая просто отогнуть край, – но не тут-то было. Край, со стороны которого я делала разрезы, никак не хотел отгибаться. Как будто его что-то держало в пустоте.

Пришлось соединить два разреза третьим – по самому краю незримой преграды. Вот тут действительно пришлось попотеть. Но когда наконец с этим было покончено, прорезанную в жести дверку удалось выдавить довольно легко – она повернулась даже без особого скрипа. Не шелохнув при этом ни одной терновой ветки по ту сторону.

Разгоряченная успехом, я протянула руку в открывшийся незримый проем посреди незримой преграды, и вместо колючего терновника меня встретила пустота.

Оставалось только просунуть в нее голову, что я и сделала, зажмурившись на всякий случай.

Грубые руки схватили меня за волосы, за плечи, потащили вперед, распластали на земле, и чей-то глухой голос страшно пророкотал:

– Стой! Не убивай ее!

Я от всей души согласилась с этим приказом, но глаза открывать не спешила. Тем более что нос мой упирался в землю и вряд ли удалось бы рассмотреть что-то интересное.

Интересным было другое. Оказывается, там, куда я так рвалась, меня уже ждали. И, похоже, собирались убить сразу по прибытии. Но сразу не убили.

Это вроде должно было радовать, но, с другой стороны, что из всего этого воспоследует, было неизвестно. Ведь может воспоследовать и такое, что лучше б сразу убили?

Уже знакомый страшный голос приказал:

– Поднимите.

Оперативность, с которой приказ был выполнен, ясно показывала, кто тут главный. Дольше таиться и прикидываться внезапно уснувшей не было смысла. Я открыла глаза.

Пейзаж обнаружился чудесный. Нечто вроде ухоженного английского парка со стрижеными газонами, стройными деревьями вдоль геометрически ровных песчаных дорожек и даже круглый бассейн с фонтаном.

Вид несколько портили три дюжих молодца весьма зверского вида: рыжие, бородатые, в грубых кожаных, как у мясников, фартуках. И при мечах. Двое из них крепко держали меня под руки, а третий стоял рядом с обнаженным клинком в руке и, кажется, только и дожидался разрешения всадить мне его в бок.

Однако самым страшным был четвертый, стоявший поодаль. Этот вообще был без лица. Тускло-серый металлический шлем на его голове оставлял лишь узкую прорезь для глаз. Остальное одеяние составляли куртка и панталоны столь насыщенно красного цвета, что их обладатель казался выкупанным в крови. Не добавляла обаяния и парочка коротких ножей в его руках.

– Кто ты? – вопросила эта кровавая консервная банка, и я сообразила, что в такой обстановке отпираться бесполезно.

– Наталья, – проблеяла я.

– Отца называй! – проревела банка так, будто сама по себе моя личность не представляла ценности.

Но и тут отступать было некуда. Да и дюжие молодцы по бокам не дали бы мне отступить. Поэтому я сосредоточилась и четко отрапортовала:

– Шагиров Вениамин Александрович! – и на всякий случай добавила: – Князь.

Кажется, мое заявление весьма воодушевило того рыжебородого, что грозил мне мечом. Он обернулся к консервной банке и с радостной готовностью спросил:

– Резать?

И даже сделал шаг в мою сторону, явно намереваясь немедленно выполнить свое же предложение.

Того же, видимо, ожидали и молодцы по бокам. Они лихо заломили мне руки – так, что я взвыла и невольно склонила голову, как бы подставляя свою беззащитную белую шейку прямо под уже занесенный тесак.

– Нет, я сказал! – взревела банка.

Руки мне немного отпустили, а главный мясник отступил на шаг, возвращаясь в исходную позицию.

– Где Шагиров, знаешь? – грозно обратился ко мне мой спаситель.

Я вздрогнула и пролепетала:

– Не знаю, может быть, умер?

– А как умер? – последовал следующий грозный вопрос. Его нелепость настолько удивила меня, что я позволила своим чувствам проявиться:

– Если я не знаю наверняка даже то, умер ли он, то откуда мне знать, как он умер?

Столь вольное обращение с предводителем (а существо, похожее на консервную банку, несомненно, являлось тут предводителем) едва не швырнуло меня вновь под нож мясника Новый окрик последний момент остановил веселую троицу, уже когда тень от занесенного меча коснулась моего липа.