Фимиамы
Шрифт:
Улыбаясь, отгорим.
* * *
— Над землёю ты высок,
Ярок, жарок и жесток,
Солнце, брат, горящий наш,
Что возьмешь и что ты дашь? —
— Унесу и принесу
За подарок лучший дар.
В чашу всю сберу росу,
Дам тебе живой загар.
Был ты робок, слаб и бел,
Будешь темен, тверд и смел,
Кровь смешаешь с влагой рос, —
Жаждет распятый
— Солнце, наш горящий брат,
Низведи Христа с креста!
У твоих лазурных врат
Наша чаша налита.
* * *
Она безумная и злая,
Но хочет ласки и любви,
И сладострастие, пылая,
Течет, как яд, в её крови.
На вид она совсем старуха,
Она согбенна и седа,
Но наущенья злого духа
Царят над нею навсегда.
Не презирай ее морщины.
Её лобзаний не беги, —
Она посланница Судьбины.
Бессильны все её враги.
* * *
Хотя сердца и ныне бьются верно,
Как у мужей былых времён,
Но на кострах, пылающих безмерно
Мы не сжигаем наших жён.
И мертвые мы мудро миром правим:
Благословив закон любви,
Мы из могилы Афродиту славим:
— Живи, любимая, живи! —
И, если здесь, оставленная нами
Кольца любви не сбережёт,
И жадными, горящими устами
К ночному спутнику прильнёт, —
Не захотим пылающего мщенья,
И, жертвенный отвергнув дым,
С улыбкою холодного презренья
Нам изменившую простим.
* * *
Забыв о счастьи, о весельи,
Отвергнув равнодушный свет,
Один в своей унылой келье
Ты, чарователь и поэт.
Ты только сети сердцу вяжешь,
Печально голову клоня,
И все молчишь, и мне не скажешь
О том, как любишь ты меня.
А я — надменная царица.
Не знаю я свободных встреч.
Душна мне эта багряница,
Ярмо моих прекрасных плеч,
Бессильна я в томленьях страсти.
Соседний трон угрюмо пуст,
И только призрак гордой власти
Порой коснется алых уст.
О, если б снять венец двурогий,
И целовать, и обнимать!
Но все твердит мне кто-то строгий,
Что я — увенчанная мать.
* * *
Отражена в холодном зеркале,
Стою одна.
Вон там, за зеркалом, не дверка ли
В углу видна?
Я знаю, — там, за белой
Пружина ждёт.
Нажму ль ее рукою робкою,
Открою ль ход?
Светлы мои воспоминания,
Но мне острей ножа.
Отвергла я вчера признания
Румяного пажа.
Упасть бы мне в его объятия!
Но нет! О, нет! О, нет!
Милее мне одно пожатие
Твоей руки, поэт!
* * *
На небе лунный рдеет щит, —
То не Астольф ли ночью рыщет,
Коня крылатого бодрит,
И дивных приключений ищет?
Вон тучка белая одна, —
Не у скалы ли Анжелика
Лежит в цепях, обнажена,
Трепеща рыцарского лика?
И вот уж месяц рядом с ней, —
То не оковы ль рассекает
Астольф у девы, и скорей,
Скорей с прекрасной улетает?
* * *
На разноцветных камнях мостовой
Трепещут сизые голубки;
На тротуаре из-под юбки,
Взметаемой походкой молодой,
Сверкают маленькие пряжки,
Свинцовой отливая синевой,
И, словно угрожая нам бедой,
Ломовиков копыта тяжки, —
Разрозненной, но все-таки слитой,
Черты одной и той же сказки.
Она стремление коляски
Обвеет легкой, хрупкой красотой.
* * *
Ты не весел и не болен,
Ты такой же, как и я,
Кем-то грубо обездолен
В дикой схватке бытия.
У тебя такие ж руки,
Как у самых нежных дам, —
Ими ты мешаешь муки
С легкой шуткой пополам.
У тебя такие ж ноги,
Как у ангелов святых, —
Ты на жесткие дороги,
Не жалея, гонишь их.
У тебя глаза такие ж,
Как у тех, кто ценит миг, —
Ты их мглой вечерней выешь
Над печатью старых книг.
Всем гетерам были б сладки
В тихий час твои уста,
Но темней ночной загадки
Их немая красота.
Ты не весел, не печален,
Ты, похожий на меня,
Тою ж тихою ужален
В разгорании огня.
* * *
Так величавы сосны эти,
В лесу такая тишина,
А мы шумливее, чем дети,
Как будто выпили вина.
Мы веселимся и ликуем,
В веселии создавши рай,
И наших девушек волнуем
Прикосновеньем невзначай.