Финикийский корабль
Шрифт:
— Где хозяин?
Он буркнул:
— Уже шипит!
Я осторожно протиснулся к двери. Хозяин расхаживал по мастерской и осматривал большие и маленькие глиняные кувшины. Длинными рядами стояли они на полу и на деревянных полках вдоль стены. Одни уже были покрыты узорами, другие, не обожженные еще, ждали, чтобы старый искусный мастер, тоже раб, нарисовал на них женщин в ярких одеждах, деревья, оленей, коз и охотников с копьями, которые гонятся за львами.
Я пробрался к печке, стараясь не шуметь, влез в отверстие, сгреб
«Как хорошо, — подумал я, — удалось сразу разжечь!»
Беда, если огонь долго не разгорается или вовсе потухает! Тогда хозяин сердится и кричит, что это плохая примета и случится несчастье: либо лопнут горшки, либо кто-нибудь из рабов заболеет.
Я стал вылезать из печи, и вдруг что-то обожгло мне спину.
Хозяин стоял около печи с плетью. Его лицо, сморщенное, как скорлупа ореха, с растрепанной бородой, было сердито.
— Ты почему опоздал? — закричал он. — Обленился? Кто в детстве был лентяем, тот в старости будет нищим — запомни это. — И он опять ударил меня плетью по ногам. — Ты еще мальчишка, отца у тебя нет, и я должен учить тебя мудрости. Вот я и бью тебя. А что ты должен сказать мне в ответ?
— Спасибо, дорогой Абибаал, за науку, — прошептал я.
— Ты вот опаздываешь, а у меня из-за этого не сохнут горшки!.. Ах, вот что, дерзкий щенок? Ты еще смеешься?
Хотя мне и было больно от плети, но у горшечника, когда он сердится, так смешно трясется борода, совсем как у козла, что я засмеялся против воли.
— Чему ты смеешься? Говори! — Горшечник снова поднял плеть.
Разве я мог упомянуть про его почтенную бороду? Поэтому я сказал:
— Мне смешно вспомнить, что чудной старик мне подарил за глиняный кораблик настоящее серебряное кольцо.
— Какой старик?
Я рассказал, что случилось утром. Абибаал замахал руками и забегал по мастерской.
— Это, вероятно, большой богач! Ты его приведешь ко мне, я ему буду продавать мои светильники и кувшины или я с ним открою большую торговлю посудой и сразу разбогатею.
Он охал, качал головой, наконец сел за гончарный круг.
— Встань около меня и учись, как надо работать.
Перед ним находилась деревянная круглая доска, прикрепленная к прямой подставке. Внизу к этой же подставке был приделан второй деревянный круг.
Горшечник толкал ногой нижний круг, и тогда верхний круг вертелся то медленнее, то быстрее — как было нужно хозяину.
Я подаю кусок мягкой глины. Он с размаху опускает его на середину круга и обминает руками, а круг все время вертится. Питом он вдавливает четыре пальца в середину глины, а большим пальцем прижимает глину снаружи.
Крутящаяся глина под его пальцами начинает превращаться в грубую чашу; тогда он, сжимая пальцы, тянет глину кверху, стенки становятся все выше и тоньше. Руки он постоянно мочит в миске
Что он захочет, то и делается под его пальцами из вертящейся глины.
Сперва у чаши стенки все расширяются, но он подхватывает края снаружи и начинает сжимать. Тогда у чаши суживается верх, вытягивается узкое горло, и получается пузатый кувшин, в каком у нас дома хранится оливковое масло.
Хозяин останавливает круг и туго натянутой ниткой срезает кувшин под самым дном. Тогда я беру его бережно, чтобы не помять, и ставлю на полку рядом с другими кувшинами. Такой кувшин должен хорошенько просохнуть.
Потом его прожигают в печи, и он делается крепким. Если он недостаточно просох, то во время обжига может лопнуть.
Работы было много, время летело быстро. Уже близился вечер. Хозяин ворчал, что расходов много, а торговля идет медленно, и все вспоминал странного старика, который мне хорошо заплатил.
Вдруг раздался стук в дверь и просунулась знакомая лохматая голова старика. Он окинул взглядом мастерскую и пробормотал:
— Мир и счастье этому дому полезного дела! — Затем он заметил меня и воскликнул:
— Вот я и нашел тебя, мальчик Элисар, приносящий счастье! Где же твой хозяин?
Хозяин догадался, кто это пришел, ополоснул руки, вытер их о передник и поспешил навстречу гостю:
— И тебе тоже удача во всех делах твоих! Входи, путник.
Он взял под руку старика и ввел его в мастерскую.
— Не нужны ли тебе кувшины? Смотри, какие большие и как хорошо нарисованы на них цветы и звери! Не нужны ли такие чаши или эти светильники?
Старик отмахивался, а горшечник тащил его вперед, показывая свои изделия.
— Мне нужны глиняные плитки, только ровные квадратные плитки, и я их возьму сырыми. Потом принесу обратно, и ты обожжешь их в печке. Сколько будет стоить сотня таких ровных квадратных плиток?
Горшечник помедлил и сказал:
— Сто таких плиток будут стоить десять серебряных колец.
Старик пристально посмотрел на горшечника, подумал, посвистел и направился к двери.
— Если мышь захочет проглотить верблюда, то лопнет, — сказал он и вышел.
Тогда горшечник так рассердился, что неосторожно раздавил кувшин, который только что слепил, и закричал на меня:
— Как посмел этот чужеземный бродяга назвать меня мышью? И он еще живет в вашем доме? Да ты нарочно привел его ко мне, чтобы он посмеялся надо мной! За это не стану больше держать тебя — убирайся с глаз моих! — И, схватив плеть, горшечник бросился на меня.
Я успел поднять свой плащ испачканными в глине руками и в страхе выбежал вон из мастерской.
3. КОРАБЛЬ «СЕВЕРНАЯ ЗВЕЗДА»
Выскочив на улицу, я остановился и стал ждать, не позовет ли горшечник меня обратно. Я приоткрыл дверь и заглянул. Горшечник вскочил с места.