Финикс. Трасса смерти
Шрифт:
— Я рад, что ты была со мной.
— Я не могла не пойти с тобой, Форрест. Если бы я располагала временем подумать, может быть, и не сделала бы этого. Но ведь это взаимно, правда? Если бы я задумала какое-нибудь безумство, бьюсь об заклад на десять долларов, что ты бы пошел за мной. Мне кажется, стоит мне дернуть за ниточку, и ты послушно следуешь моей воле.
— А иногда дергаю за ниточку я.
— Да, так оно и есть. Как у тебя дела с «Формулой-1»?
— Я всего несколько часов как приехал. Мне нужно поговорить
— О Боже, поговори с ним не откладывая. Ему понадобится неделя, чтобы остыть. Немедленно приступай к делу.
— Но на какие средства? Я не могу спокойно тратить деньги, заработанные на умирающих детях и наркоманах. Ты думаешь, деньги от продажи наркотиков становятся чистыми просто потому, что ты подержишь их в руках?
— О чем ты говоришь, Форрест? Кто, черт возьми, может разобраться — откуда эти деньги? Это же Америка. Ты можешь разбогатеть или разориться в зависимости от того, с кем знаешься, что обещаешь и можешь поставить. Ты знаком со множеством людей и получаешь финансовую поддержку. Какого черта ты ждешь? Если бы каждый в Америке беспокоился по поводу того, насколько чист полученный им доллар, то эта страна давно бы захирела и погибла. Кроме того, ты единственный, кто считает, будто в доке были наркотики. И даже если они и были, мой отец ничего не знал об этом. Почему ты не поговоришь с Бобби?
— Ты все твердишь — поговори с Бобби. А между тем еще несколько дней назад ты плевалась, как бешеная пума, когда я сказал, что собираюсь проговорить с ним.
— Да, я была тогда взбешена. Но теперь я немного успокоилась. Я больше не хочу убивать его, я просто хочу причинить ему физический ущерб.
— А как насчет того, чтобы нанести ущерб хорошему обеду?
— Я не знаю, Форрест. Позвони мне через месяц-другой.
— Мне казалось, что мы были близки.
— Да, были, но я как-то утратила к этому вкус.
Она все время держала камень за пазухой и только выжидала момента, чтобы его бросить. Я попрощался, повесил трубку и растянулся на кровати, глядя в потолок.
Если ты так тоскуешь по ком-то, что у тебя ноют кости, есть два верных средства избавиться от этого. Можно постоянно взращивать и лелеять эту боль, держать ее при себе, как подушку, и стараться найти утешение, чувствуя, как она ворочается у тебя внутри. Ты еще помнишь ее прикосновения и поцелуи, но постарайся получить наслаждение от этой боли. Но можно простопредоставить боли утихнуть самой. Не нужно никаких усилий— лежи себе и разглядывай трещины на потолке. И считай додесяти, прежде чем подумать о ней снова.
Я снял телефонную трубку и набрал номер Пэйджа. Я подумал, что, может быть, они разыскали грузовики и он подтвердит, что я ничего не выдумал.
— Да, — послышался мужской голос-тенор с выговором юго-западных штатов.
— Говорит Форрест Эверс. Могу я поговорить с Мэйтлендом
— Его здесь нет.
— Когда удобнее позвонить?
— Его вообще здесь нет. Он переведен в другое место.
— Куда же? Как мне с ним связаться?
— Как, вы сказали, вас зовут?
— Эверс. Форрест Эверс. Я был вчера ночью у Пэйджа и разговаривал с ним в конференц-зале.
— А, говорили с ним? О чем же?
— Вы не подскажете, как с ним связаться?
— Мы не даем такой информации. Вы можете сказать мне.
Я повесил трубку.
Они, конечно, засекли мой звонок. У них, разумеется, есть телефон отеля «Аризона Билтмор». Пэйджу звонили сотни людей. Но они знают мое имя, где я живу, им нетрудно выйти на меня. А может, я уже совсем спятил. Небольшая порция силикагеля вызывает у меня галлюцинации.
В памяти всплывает образ Салли — вот она отбрасывает волосы с лица и, склонив голову, улыбается мне своей лукавой улыбкой.
Я позвонил Бобби.
— А, Форрест, дружище, — сказал он. — Как чувствуешь себя? И где, черт побери, ты пропадаешь? У меня много новостей — я делаю успехи. Когда мы встретимся? Какие у тебя планы? Может быть, встретимся сегодня вечером в ресторане «Дюран»?
— Значит, ты ничего не знаешь?
— О чем не знаю? Что у Папы Римского есть груди? Расскажи мне.
— Нечего особенно рассказывать, Бобби. Я назвался твоим именем, чтобы проникнуть в доки Военно-Морского флота в Сан-Диего, увидел там грузовики фирмы «Эмпайр», которые разгружали наркотики в таком количестве, что ими можно было бы засыпать до краев Голливудскую впадину.
— Что это ты мне рассказываешь?
— Может быть, мы найдем для ужина какое-нибудь местечко поукромнее?
— Ты воспользовался моим именем, чтобы пробраться на военно-морскую базу? Ну, Господи, ты даешь, Эверс.
— Ты хочешь сказать, что ничего не слышал об этом?
— Я вообще ничего не знаю, что ты натворил на этот раз и чего ты, собственно, добиваешься. Но у меня такое ощущение, что ты опять готовишь мне какую-то пакость, а это мне совсем не нравится. Где ты находишься?
— Как раз сейчас я переезжаю в другой отель.
— Почему бы тебе не заехать ко мне по дороге? Ты уже бывал у меня и легко найдешь мой офис. Не знаю, насколько укромное это место, во всяком случае, оно безопасно.
— Я буду у тебя в течение часа, Бобби.
А в это время мне все вспоминалось, как мы с Салли шли по улице, и она слегка царапала мне спину ногтями; как мы целовались на больничной койке и покачивались на приливной волне. «Позвони мне через месяц-два», — сказала она.
Больше не буду думать о Салли — совсем не буду, — и это совсем не трудно. Мне не понадобится даже прилагать усилий, чтобы перестать думать о ней. А между тем мне все грезились ее длинные стройные ноги.