Finis Mundi. Записи радиопередач
Шрифт:
Январь 1889. Фридрих Ницше рассылает своим немногочисленным друзьям непонятные письма, подписанные словом «Распятый». Все невысказанное обретает странную плоть. Вдова Вагнера Козима Вагнер получает совсем неожиданное послание — "Козима Вагнер, я люблю Вас. Фридрих Ницше."
На следующем
"Моему маэстро Пьетро. Спой мне новую песню. Мир ясен и небеса радуются. Распятый."
Вот другое письмо:
"Я Фердинанд Лессепс, Я Прадо, Я Шамбриж, я был погребен в течении осени два раза… Дионис."
Друзьям кажется, что это бред. A propos, как назвать то, что в голове у самих этих друзей…
Овербек, старинный приятель Ницше приезжает в Турин и застает Ницше под наблюдением хозяев пансиона — за роялем, играющем на пианино локтем и поющим гимны во славу ДИОНИСА. Таинство свершилось. Противоположности преодолены. Фридрих Ницше и греческий бог Дионис одно лицо. Эвое, Эвое, Эвое…Йакх!
Ницше помещен в клинику для душевнобольных в Базеле.
Из записи в истории болезни:
"20 февраля 1889 года. Забыл начало своей последней книги. 23 февраля В последний раз я был Фридрихом Вильгельмом IV.
28 февраля. Улыбаясь, просит у врача: "Дайте мне немножко здоровья."
27 марта. "Это моя жена Козима Вагнер привела меня сюда".
27 апреля. Частые приступы гнева. 18 мая. Довольно часто испускает нечленораздельные крики. 14 июня. Принимает привратника за Бисмарка.
4 июля. Разбивает стакан, "чтобы бы забаррикадировать вход в комнату осколками стекла."
9 июля. Прыгает по козлиному, гримасничает и выпячивает левое плечо"
То самое плечо, на котором великий дух нес всю тяжесть мира…
Так длится до 25 августа 1900 года. Безумие не отпускает его. Лишь тогда. когда он садится за рояль, его черты преображаются и из под его рук звучат фантастические мелодии, достойные высших гениев музыки. Друзья и родные, когда слышат эту игру, сожалеют, что нет фонографа, чтобы записать ее…
25 августа 1900 года Фридрих Ницше умирает. Он прожил только шесть месяцев да и то в полном безумии того столетия, которое впоследствии безусловно получит имя — эра Фридриха Ницше.
Schield der Notwendigkeit!Hoechstes Gestirn des Seins!— das kein Wunsch erreicht,das kein Nein begfleckt,ewiges Ja des Seins,ewig bin ich dein Ja:denn ich liebe dich, oh Ewigkeit.Щит Неизбежности!Высшее созвездие Бытия!до которого не достает никакое желание, которое не замарано никаким НЕТВечное ДА Бытия:Вечно я буду твоим ДА.Потому что я люблю тебя, О Вечность.Так и не встретил он женщины, от которой хотел бы иметь детей.Потому что он любил только ТебяО ВЕЧНОСТЬ!FINIS MUNDI № 9
АРХИМНАДРИТ КИПРИАН (КЕРН) — ТОРЖЕСТВО ПРАВОСЛАВИЯ
Восточная Церковь — Православная Церковь — представляет собой совершенно уникальное явление. Хотя для многих народов, в том числе для нас, русских, именно Православие является естественной и органичной духовной средой, по целому ряду исторических причин, употребление слова «христианство» чаще всего вызывает в сознании ассоциации, имеющие отношении скорее к католичеству или протестантизму, нежели к тому, что, на самом деле, и является единственным и подлинным Христианством, главной и неискаженной передачей Благой Вести о нашем Спасении и Обожении. Православие, являясь чем-то само собой разумеющимся, первичным, остается в то же время совершенно закрытым, загадочным, подлежащим новому осознанию и новому осмыслению, новому проживанию…
Православие одновременно является для нас и самым близким, и самым далеким. Такая ситуация сложилась во многом из-за трагической гибели Восточной Римской Империи, Византии, хранительницы Православия. Константинополь, священный град христианства и столица Православной Империи был взят турками в 1453 году, и многие православные народы утратили свою политическую независимость. Такой трагический поворот судьбы поставил Церковь Западную (католичество) и Восточную в неравные условия. На Западе христианство сохранило и духовную и политическую власть. Поэтому за долгие века именно католическая церковь и романо-германский мир стал ассоциироваться
Конечно, Православие сохранилось, догматы и таинства продолжились, но чистый огонь Изначальной Церкви, духовная ось высокого Византийского богословия и тайнозрения, сокрылись от внешнего взгляда, стали достоянием периферийных духовных течений и сил. Иногда дело доходило до откровенного сектантства. Официальная же церковь с Петра все больше тяготела к тому, чтобы воспользоваться католическим подходом, инструментами западного христианского богословствования. Конечно, догматы и ритуалы оставались православными, изначальными, но тонкое зерно православного богословствования уступило место западным влияниям.
В лоне одной и той же Православной Церкви после раскола жили как бы два течения — духовное, древнее, изначальное, подлинно православное — светлое, византийское, святоотеческое христианство Паисия Величковского, святого Серафима Саровского, старцев Оптиной пустыни, и внешнее, светское, имперское, синодально-петербургское официальное Православие, тяготеющее к западному настрою, конформистское, глухое к высокой мистике Афона, световому созерцанию Ареопагитик, к уникальной стихии преображения духа и плоти, которая была центром изначального, подлинного христианства — настоящего Православия. Если добавить к этому почти повальное западничество аристократии и тяготение русской интеллигенции к европейской учености и культуре, мы получим совсем удивительную картину — в описании своей собственной православной истории, в осмыслении Византии и ее наследия, в русской дореволюционной культуре доминирует совершенно западный подход. Как будто мы стесняемся самих себя, своих корней, своей Традиции, как будто мы изо всех сил стремимся быть на высоте высокомерной Европы и ради ее похвалы рабски перенимаем совершенно чуждые и ненужные нам черты… Все это объясняет такой парадоксальный факт — духовное возрождение Православие и русской Православной Церкви, новое обращение к богословию, византийской традиции, попытка громогласно утвердить самоценность своей духовной традиции приходятся на те периоды, когда внешнее православие и официозный, чиновничий романовский консерватизм, лишь стыдливо прикрывающий собой настоящее западничество, пошатнулся и рухнул. Расцвет русского собственно православного богословия, возрождения чистой Традиции Восточной Церкви в ее самом глубоком и духовном измерении, освобождение от пут "подсознательного латинства" наступает вместе с Большевистской Революцией. Конечно, в самой Советской России, эйфория по поводу установления на Руси патриаршества и конца ненавистного еще славянофилам санкт-петербургского, синодального православия, скоро сменились ужасом перед гонениями атеистической власти и замораживанием всякой мысли в лоне сергианской церкви, пошедшей на компромисс с сомнительным режимом. Эмиграция разделила православных из белого лагеря, в свою очередь, на две части. Гипермонархическая, ультрареакционная половина сосредоточилась вокруг Русской Православной Церковью За Рубежом, с центром в Джорданвиле в США, а самые тонкие, авангардные, консервативно-революционные силы православной эмиграции сплотились вокруг митрополита Евлогия, духовного вождя русской Церкви, обосновавшегося в Париже.
Именно эта европейская, парижская линия в Православии одновременно и не просоветская, и не монархически-реакционная, дала лучших православных мыслителей 20-го века, выдающихся богословов, высоких и мудрых подвижников Православия, которые подготовили духовное богословское и мистическое возрождение нашей Церкви, смогли снова, как во времена Византии, утвердить перед лицом Запада, современного мира, всеобщего отступничества — Торжество Православия, непревзойденное величие и неизмеримую глубину Истины Восточной Церкви. Непонятые, неуслышанные, невостребованные ни в эмиграции, ни на Родине, не говоря уже о профаническом Западе, эти великие люди заложили основы подлинного религиозного ренессанса православной Мысли. Именно они должны встать в центре нашей национальной культуры, именно они и их наследники, а не вчерашние просоветские конформисты или связанные с атлантистской американской разведкой «зарубежники». Философ Владимир Лосский, протоиерей Василий Флоровский, великолепный теолог Павел Евдокимов, отец Иоанн Мейендорф, протоиерей Василий Кривошеин, профессор Сергей Зеньковский, и, конечно, выдающийся ученый, священник, монах и мистик, архимандрит Киприан Керн.