Финиш для чемпионов
Шрифт:
— Анна Владиславовна, но вы же ничего не знаете…
— Вот именно, Юрий Петрович, я ничего не знаю. Я не знаю, кто убил моего мужа, а значит, судебного процесса, на котором вы от меня выступали бы адвокатом, не будет. Я не хочу напрасно платить вам деньги. И поэтому я прошу вас об одном: если в ближайшее время не удастся найти Пашиных убийц, вы мне поможете в кровной мести. За Пашу я убью десять московских чеченцев. Наугад. Если Пашу убили случайно, значит, по той же случайности среди тех, кого я убью, может попасться настоящий виновник. А если нет, тоже плакать не буду. Вы постоянно связаны с уголовными делами, вы научите меня обращаться с оружием, подскажете, как замести следы…
— Анна Владиславовна! — зарычал в трубку Гордеев. До сих пор он из сочувствия позволял выговориться несчастной
Об этих сдвигах Гордеев рассказывал долго и смачно, кое-что преувеличивая. По крайней мере, сцена поединка со следователем Гороховым приобрела в его устах совсем уж невозможно гротескный вид! Но если Аня имела право не поверить, что юрист второго класса Горохов, с его сытеньким насекомым брюшком, кругами бегал от Гордеева по своему кабинету, прикрываясь портфелем, из которого по полу стелился шлейф бумаг, то не поверить, что дело Павла Любимова, объединенное с делом Натальи Чайкиной, взято под контроль Генпрокуратуры, она не могла. Вмешательство старшего помощника Генерального прокурора Российской Федерации — это что-нибудь да значит! А то, что эту солидную должность занимает старый друг Юрия Гордеева, сулит постоянный тесный контакт со следствием.
— Так что, Анна Владиславовна, — красиво завершил поток информации адвокат Гордеев, — настоятельно вам рекомендую выбросить из головы разных шахидов и шахидских подружек. Дикие люди, что с них возьмешь! А вам это не к лицу. У вас на руках сын, вам его надо вырастить и воспитать. За что малому ребенку столько бед: отец погиб, мать стремится в сериал-киллеры… Анна Владиславовна! Анна Влади… Анечка, что с вами? Вы плачете?
— Какая же я дура, — глубоко, облегченно вздохнула Аня. Что-то зашуршало: то ли всхлип, то ли это попали в трубку ее длинные черные волосы.
— Совсем не дура, — великодушно молвил Гордеев, — просто если все время сидеть дома и таращиться на стены, в голову может прийти еще не такая ерунда. Не по-адвокатски, а по-человечески вам советую: вызовите приходящую няню или знакомую, чтобы было кому посидеть с ребенком, и сходите проветритесь. В кино, в гости, на танцы, куда угодно! Вы молодая и красивая, рано вам себя хоронить.
Положив трубку, Юрий Петрович приосанился. Анна Любимова действительно была молодой и красивой, и даже некоторая ее полнота — полнота кормящей матери — его не отпугнула бы. Юра Гордеев не из тех, кто прельщается одними субтильными фотомоделями с ногами от ушей, он умеет ценить разнообразные ощущения! Но, как ни жаль, есть два препятствия: Аня — клиентка. И вдова. Юрий Петрович — большой ценитель женской красоты, но при этом он питает уважение к смерти и ни за что не воспользуется своим адвокатским званием для давления на терзаемую разнообразными страхами и эмоциями, потерявшуюся в этом мире женщину. Может быть, если они встретятся впоследствии — уже не как адвокат и клиентка, а двое свободных независимых людей — у них, как знать, что-то склеится…
Нет. Это вряд ли. Анна, сразу видно, настроена на семью. Юрий Петрович — закоренелый холостяк. Холостяком, видно, и умрет. Ну что ж, на его век женского пола хватит!
19
— Мама! — донесся из прихожей голос Нади.
Елена Степановна на кухне подскочила с табурета, едва не поцарапав палец теркой, которой она строгала для дочери легкий витаминный ужин из одного зеленого яблока и двух бананов средней величины. Такой оттенок голоса она узнавала безошибочно: он неизменно служил приметой несчастья. Наденька потеряла варежки на прогулке в детсаду; на Наденьку напали дворовые хулиганы; Наденька растянула связки голеностопного сустава на тренировке… И как обычно, откликаясь на тревожный зов, прямо в клеенчатом фартуке, разукрашенном бананово-яблочной кашицей, Елена Степановна выскочила в тесную прихожую их малогабаритной квартиры, готовая немедленно действовать: броситься на поиски новых варежек или эластичного бинта, бежать разбираться с обидчиками, совершить любой другой,
Надя не выглядела заболевшей или травмированной, несмотря на красные от внутреннего жара волнения щеки. Три шага по направлению к матери она сделала легко, не спотыкаясь, без напряжения, характерного при боли в поврежденном суставе, — и бросилась матери на шею, не боясь запачкать о фартук новое платье, купленное в ГУМе нынешней весной. Эти безрассудные нежности окончательно повергли Елену Степановну в смятение.
— Надя, что это ты? Ты здорова?
— Здорова, — жалобно прохныкала Надя, содрогаясь от наконец прорвавшихся слез. — А вот таблетки принима-ала-а-а…
— Какие таблетки? — У Елены Степановны похолодело в груди. Завертелся, туманя голову, рой жутких предположений, вплоть до того, что Надя пыталась отравиться на почве несчастной любви или временных неудач в гимнастике. Как это могло произойти, ведь она была уверена, что дочь полностью ей доверяет? — Говори по-человечески! Тебе вызвать «скорую»? Промывание желудка? Ты можешь, наконец, объяснить…
Но Надя уже объясняла — скомканно, путано, перескакивая с пятого на десятое. Она по-прежнему не могла прийти в себя от наплыва событий. Ее поймали на приеме допинга! Точнее, она принимала допинг, и ее почти изобличили… вот только пробу крови взять не успели… В общем, дело было так…
Она до сих пор с трудом может представить себе лица тех двоих, мужчины и женщины, которые по выходе из автобуса на ее остановке заявили, что они действуют по поручению лаборатории «Дельта», и потребовали, чтобы художественная гимнастка Кораблина позволила взять у нее кровь на допинг. Надя была так потрясена тем, что им известно ее имя, что лица напавших на нее (она не могла воспринимать их по-другому) виделись ей в каком-то искажающем сиянии. Они были ужасные, ужасные! Мерзкие старик со старухой, будто из сказки братьев Гримм. Они тянули к ней свои скрюченные, сморщенные руки, раскрывали чемоданчик, в котором сверкали иглы и пробирки, багровые от чужой крови… Так, по крайней мере, показалось ей — даже если это был всего лишь предзакатный отблеск на стекле. Надя хотела броситься бежать, но застыла на месте, уверенная, что, если им известно ее имя, если им все о ней известно, будет только хуже, если она убежит. Это усугубит ее вину… Какую вину? Ну уж это не загадка! В кармане сумочки Нади болтается флакончик с таблетками… такими красивенькими, крошечными, словно предназначенными для кукол… Она с самого начала догадывалась, что€ это за таблетки, подозревала, что их прием не сойдет ей просто так.
И что теперь делать? Свалить все на доктора Боба? Что им какой-то доктор Боб! Хоть десяток докторов, а все-таки Надя сама за себя ответственна.
Неизвестно, что с Надей было бы, если бы не спас ее еще один незнакомец — третий. Теперь ей вспоминается, что он тоже был немолодым и не слишком-то красивым, но ей показался настоящим красавцем, когда осадил тех двоих. Он назвал их по фамилии — оказывается, это супруги Мурановы… Супруги Мурановы, Надя не могла не слышать о них, несмотря на то, что занимается художественной, а не спортивной, как они, гимнастикой. Неужели это они — такие страшные? Как они могут так нападать на Надю, ведь сами в прошлом были молодыми спортсменами? Третий человек сказал, что действия Мурановых незаконны, и тем самым они привлекли внимание частного охранного предприятия «Глория». Мурановы заговорили сразу громко и возмущенно, выражая желание встретиться с начальником этой самой «Глории», утверждая, что ничего незаконного в их действиях нет. Представитель «Глории» согласился с тем, что встретиться с директором им так или иначе придется…
Завершения спора Надя не услышала. Довольная тем, что в перепалке о ней забыли, она пошла в направлении своего дома. Сначала медленно, осторожно, потом — когда поняла, что ее отсутствия не заметят, — быстрей и быстрей…
И только в подъезде Надю заколотило в истерике: представила, что было бы, если бы у нее успели взять кровь на анализ. А может, это еще предстоит? Может быть, вот-вот в дверь позвонят супруги Мурановы, победно таща с собой лабораторию в чемоданчике? Ведь она приняла таблетки после полудня, лекарство все еще растворено в ее крови…