Финляндия на пути к войне
Шрифт:
Такая оценка не меняется оттого, что с парламентскими кругами поддерживались регулярные контакты по иным каналам. Дело в том, что премьер-министр Рюти во время Зимней войны взял за обыкновение информировать председателей парламентских фракций и руководство парламента, а также председателя комиссии по иностранным делам о важных проблемах страны. Эти неофициальные, но важные совещания продолжались и в период президентства Рюти, когда данная задача была возложена на премьер-министра Рангеля. В этом узком кругу говорилось, конечно, больше, чем в комиссии по иностранным делам и верхушка политической элиты владела информацией лучше, чем рядовые парламентарии. Конечно же, эта информация, носившая строго доверительный характер, не выходила за пределы этого круга. Германский посол Блюхер получил от Виттинга (11 июня) сведения о том, что председатель
Тот факт, что политическая верхушка информировалась лучше иных политиков, совершенно не означало возможности парламента решать вопросы в установленном законом порядке. Это означало лишь то, что правительство могло не бояться серьезного противодействия со стороны различных партий, которые в целом поддерживали его основную политическую линию.
В отдельных случаях парламентские фракции в ответ на свои просьбы получали возможность заслушивать премьер-министра или министра иностранных дел или посылали к президенту и правительству депутации, иногда совместные от нескольких партий, для выражения собственной позиции по тем или иным вопросам. Такая практика была особенно характерна для кризисных моментов мая-июня 1941 г. Но на ход событий даже встречи по торжественным случаям повлиять не могли. Ими лишь успокаивали общественное мнение.
Формально после окончания Зимней войны у Финляндии была возможность вернуться к мирному положению, т. к. большая война пока еще велась далеко от ее территории. Но этого не произошло. Поскольку юридическое сохранение военного положения существенно расширяло полномочия правительств, находившихся у власти во время перемирия, то этот вопрос стал предметом обсуждения в ходе процесса по делу над военными преступниками. Как Рюти, так и Таннер оправдывали сохранение военного положения соображениями практического характера. Президент отмечал, что из-за напряженной ситуации, стратегической невыгодности новой границы и ее необустроенности необходимо было держать под ружьем более чем 100-тысячную армию. Рюти вспоминал, что какие-то разговоры с министром внутренних дел фон Борном об отмене военного положения имели место. Таннер сообщал, что по этому вопросу неоднократно велись разговоры, как в правительстве, так и в парламентских кругах. Но из-за изменившихся условий идея об отмене военного положения не находила поддержки, поскольку помимо прочего считалось необходимым приступить к реорганизации обороны страны. Об этом деле допрашивались и другие свидетели, но они ничего не могли вспомнить. В ходе обсуждения вопроса о чрезвычайном законе в марте-апреле 1941 г. и подготовке в июне 1941 г. закона об управлении страной в условиях военного времени стало очевидным, что за отмену военного положения после заключения Московского мира наиболее последовательно выступали только парламентарии шведской партии и левые социал-демократы.
Поскольку сохранение военного положения предполагало пребывание главнокомандующего на своем посту, а трибунал, занимавшийся делом военных преступников, сознательно уклонялся от критики Маннергейма, являвшегося в то время президентом страны, то обсуждение вопроса о военном положении в решениях суда прекратилось без каких-либо юридических последствий. Однако публичное обсуждение этой проблемы даже после войны свидетельствует о том значении, которое она имела для властных полномочий правительства. В современных исследованиях встречаются и крайне резкие оценки: закон о военном положении «сделал возможным концентрацию власти, милитаризацию общества, сохранение жесткой цензуры, запрещение забастовок и подавление левых сил…»
По своему содержанию закон о военном положении и изданный на его основе указ о губернском и полицейском управлении в условиях чрезвычайной ситуации (13.10.1939.) носили весьма односторонний характер. Они позволяли значительно проще и быстрее, чем в мирное время, решать военные, административные и полицейские задачи, но решение экономических проблем требовало значительно более длительного обсуждения. Так, правительство не могло воспрепятствовать повышению платы за аренду, перевозки и различные
Отношение к проекту было различным. Крайне правые и социал-демократы быстро поняли, что чрезвычайный закон усиливает влияние государства на экономическую жизнь страны, и поэтому они могли бы его поддержать. Социал-демократы, тем не менее, противились параграфу, который давал правительству право на запрещение забастовок в военное время. Коалиционеры поддержали закон, поскольку увидели в нем возможность усилить позиции экономистов-профессионалов; в условиях военного времени личный интерес должен был отойти на задний план. Шведы представляли в рафинированном виде традиционную буржуазно-либеральную идеологию, полагая, что предоставление правительству столь значительных полномочий нарушит права личности. Аграрный союз опасался, что кабинет использует свои возможности для установления слишком низких цен на продукты сельского хозяйства или даже приступит к реквизициям. Советская пропаганда воспользовалась моментом и попыталась внушить сельскому населению Финляндии, что ему грозит коллективизация (!). Чрезвычайный закон уже на ранней стадии обсуждения был обречен на долгий летаргический сон в раздираемой противоречиями конституционной комиссии парламента.
В парламентской фракции Аграрного союза проект исключительного закона представлял 6 марта 1941 г. депутат Кекконен. Он отметил, что парламент может влиять на установления, изданные на основе чрезвычайного закона, в отличие от аналогичных решений, увидевших свет на основе закона о военном положении. Подавляющая часть выступивших была против закона. Председателю Пилппуле удалось все же провести решение о том, что вопрос остается открытым и члены Аграрного союза в конституционной комиссии действовали в духе этого решения.
Подготовительная комиссия социал-демократической фракции обсуждала чрезвычайный закон 11 марта 1941 г. Часть депутатов поддерживала предложение Фагерхольма об изменениях, сделанное им в конституционной комиссии. Они предполагали учреждение согласительной комиссии в том случае, если забастовка прекращается на основе принимаемого закона. Другие по-прежнему выступали за полную отмену параграфа о забастовках, хотя в таком случае возникала опасность того, что Аграрный союз потребует отклонения всего законопроекта. Фагерхольм подчеркнул, что даже при отклонении параграфа у правительства есть возможность, используя закон о военном положении, положить конец трудовым конфликтам. Подготовительная комиссия восемью голосами против пяти высказалась за компромиссный вариант.
Парламентская фракция шведской партии первый раз обсуждала чрезвычайный закон 12 марта. Протокол гласил: «все выступили против». На собрании 3 апреля была высказана надежда на внесение улучшений в ходе обсуждения на большой комиссии.
На парламентской фракции Коалиционной партии депутат Хорелли 13 марта 1941 г. разъяснял содержание чрезвычайного закона и говорил о порожденных им сомнениях. Признавая, что закон в решающей степени ограничивает контрольные права парламента, он, тем не менее, высказался за его одобрение. Линкомиес предположил, что отклонение закона вызовет недоумение зарубежных стран. Его следует ввести не до конца года, а на более продолжительное время. В итоге длительной дискуссии Карес выступил за принятие закона в виду деятельности коммунистов, Вирккунен также высказался за его одобрение.
Проект закона был утвержден в конституционной комиссии 18 марта 1941 г. с перевесом всего в один голос, к протоколу были приложены три протеста. На первое пленарное обсуждение закон поступил 1 апреля 1941 г. Председатель конституционной комиссии Хорелли в своем пространном выступлении рекомендовал его одобрить, особо отметив, что закон крайне необходим в случае прекращения военного положения. Утверждение о том, что правительству предоставляются слишком большие полномочия, не соответствует действительности. Напротив, закон ограничивает его права, поскольку носит временный характер.