Финское солнце
Шрифт:
– Круто… круто… – Эса вяло попытался изобразить интерес. – От тебя, Кистти, похоже, ничего не скроется. Тебя, наверное, даже Хаппонены так вот запросто не обманут, а?
– Да ничего тут крутого нет, – отмахнулся Кистти. – Пока рисунки к статьям подгоняешь, поневоле всю газету прочтешь. А ваш брат журналист чего только не понапишет! А на днях вот прочитал, что за последние тридцать лет количество синих китов уменьшилось в сто раз.
– Значит, синие киты чем-то сродни поволжским финнам, – печально заключил Эса.
– А финский крест – это чернота черники и кислота
Кистти устроился подрабатывать в «Нижний Хутор Индепендент», когда еще не было компьютерных редакторов. Задачей его было графическое оформление новостей. И здесь он выступал в некотором смысле пионером. Если где-нибудь в Индонезии разбивался самолет, Кистти должен был нарисовать дымящиеся обломки или самолет, идущий на вираж и врезающийся в гору. А еще – воспроизвести карту местности с отметкой в точке катастрофы. Рисовал он также схемы и диаграммы: рост и падение ВВП, динамику валют и безработицы. А сейчас как раз рисовал финский крест. Это когда количество смертей на тысячу жителей давно стало превышать количество рождений и две кривые пересеклись, как ноги откинувшегося Алко Залпонена.
В общем, Кистти в этом деле поднаторел.
Такие схемы Кистти рисовал до появления программ «Иллюстратор» и «Фотошоп». Сейчас он уже работал и подбирал картинки вместе с Фотти, на компьютере. Но когда Хаакки что-то перехимичивал с компом, вновь приходилось браться за карандаш.
– Слушай, Кистти, – спросил Эса, глядя на круги, оставшиеся на столе от горячих тарелок, и мокрые компотные следы на салфетках, – ты, вроде, как раз сейчас рисуешь финский крест?
– И что? – Впервые за весь обед Кистти взглянул на Эсу с любопытством. Человек заинтересовался его творчеством.
– А тебе никогда не хотелось, как Гогену, бросить этот проклятый серый Нижний Хутор с его финскими крестами, укатить в Полинезию и рисовать яркие тропические цветы и смуглых островитянок?
– Поздно… Я уже нарисовал финский крест, – мрачно ответил Кистти. – У меня сейчас новое задание. Ты, кстати, об этой трагедии писать будешь?
– О какой трагедии? – не понял Эса.
– Как, ты не слышал?! Ну совсем заработался, старик. Полчаса назад разбился Аэрро.
– Как разбился? – От неожиданности Эса отхлебнул слишком много кислого морса из клюквы и черники и поперхнулся. – Где разбился?
– Говорят, будто решил прокатить туристов над самой красивой горой в этой твоей Полинезии. Как раз был туман, и он задел гору.
– Вот дурак!.. – Эса одновременно и огорчился, и обрадовался. Огорчился из-за смерти земляка, а обрадовался тому, что Аэрро погиб где-то в Полинезии, а не вывалился из окна «Дома». Значит, о гибели Аэрро писать придется кому-то другому. А еще Эса подумал, что вираж, который заложил Аэрро, пытаясь уклониться от прекрасной горы, и есть финский крест.
После столь печальной новости Эса и Кистти не удержались и взяли по сто грамм водки, которая так хорошо идет к ушице. Следовало ведь помянуть Аэрро. А вот от вида
– Это вам… – Эса протянул в окошко бумажную тарелочку с десертом.
– Спасибо большое! – Старушка расплылась в благодарной улыбке. – Вы так любезны! А я как раз поставила чайник. Не хотите попить чайку за компанию?
– Нет, – отказался Эса. – Я только что попил в кафе. Я вас вот о чем хотел спросить… Тут на днях девочка выбросилась из окна. Скажите, вы ведь дежурили в тот вечер, когда погибла Уллики?
– Дежурила, – согласилась Вахтти и заметно напряглась.
– И ничего подозрительного не заметили?
– Как же не заметила? Я обо всем уже следователям рассказала. Сначала в подъезде с верхних этажей послышался какой-то шум. Я не стала подниматься, потому что молодежь там частенько собирается. Или чей-то день рождения отмечают и, пьяные, выходят покурить на лестничную площадку.
– Да, бывает. Мне они тоже мешают работать этими посиделками, – посочувствовал Эса, чтобы втереться в доверие.
– За ними глаз да глаз нужен. Кто, куда, к кому идет. А в тот день как раз у одного ее одноклассника, Топпи, кажется, день рождения отмечали. И Уллики отпросилась у родителей на эту их вечеринку. И мама ее отпустила, но только до семи часов, потому что ей еще уроки нужно было делать. Но Уллики за временем не следила и засиделась до восьми. А потом они всей гурьбой вывалились на лестничную площадку покурить. Были там не только одноклассники, Карри, Топпи и Аллиби, но и ребята постарше. Мать Уллики услышала дочкин смех и тоже вышла на площадку: сделать замечание и позвать дочь домой. И у них там какая-то ссора случилась. То ли Уллики чуть-чуть выпила, то ли мать увидела ее с сигаретой. Короче, мать наговорила ей всякого, обозвала очень грубо и хлопнула дверью. Мол, домой можешь не возвращаться, не хочу тебя больше видеть.
– Не стоило ругать ее при всех, – вздохнул Эса, вспомнив фото улыбающейся Уллики. – Глупо как-то получилось. Такая хорошая девочка была. Добрая, открытая, общительная и училась хорошо.
– Конечно, не стоило. Вы же знаете, какие мы, финны, обидчивые. Чуть что не так – и мы руки готовы на себя наложить, чтобы отомстить за обиду. Вот Уллики от обиды и бросилась из окна. Ударилась о козырек подъезда и свалилась на асфальт. А я как раз дежурила здесь и услышала, как раздался хлопок, бряк такой глухой. Будто кто бутылку выкинул в мусоропровод.
Как только Уллики упала, мимо меня стремглав пролетела Аллиби и еще несколько подростков. И Антти, и Ахтти. Аллиби бросилась к Уллики, стала трясти ее за плечи и кричать «Улли, прости меня, слышишь, прости!»
– А потом? – Эса сглотнул слюну.
– А потом Аллиби оставила тело подруги и набросилась с кулаками на парня в белых штанах, в белой кофте с коротким рукавом и красными полосами на боках. Еще темные очки у него были. Может, это был Антти, а может, и Ахтти. Я их всё время путаю. Закричала: «Это ты во всем виноват, ты во всем виноват»! А парень только стоял, скрестив руки, пока второй не оттащил от него девчонку.