Фирма

Рыбин Алексей Викторович

— Хм… И что за артисты у тебя на примете?

— А вот это вы у него спросите. — Кудрявцев махнул рукой в сторону Бояна. — Толик лучше знает. Он с ними со всеми трется в клубах.

— Да? — Георгий Георгиевич впился глазами в лицо Бояна. — Знаешь?

— Чего?

— Чего-чего? Ты же с Вавиловым сейчас начал дела вести, или я ошибаюсь?

— Начал… А что вы хотите?

— Мы хотим порядок навести. Мы хотим, чтобы наши эстрадные звезды не превращались в бомжей, в алкашей и наркоманов. Хотим, чтобы они были похожи на людей. Чтобы они зарабатывали нормальные деньги. И жили как люди. Вот ты, к примеру… Сколько тебе Вавилов обещал

за твой проект?

Толик почесал в затылке. Ему нравился этот Георгий Георгиевич. Серьезный человек. Его окружала какая-то аура стабильности и крепкого, настоящего богатства.

— Ну…

— Ладно, можешь не отвечать. Гроши он тебе обещал. А мы вот с Ромой думаем свою фирму открыть. Вернее, она уже открыта… Да, Рома?

— Да, — неохотно сказал Кудрявцев.

— Собственно, я уже давно в шоу-бизнесе, — продолжал Георгий Георгиевич. — Не новичок в этом деле… Ну так как, Анатолий? Что ты можешь сказать о своих знакомых артистах? Все они тебе нравятся? Мне очень важно это от тебя услышать. Почему — объясню чуть позже.

— Нет, не все.

— Так. Уже хорошо. А ты не удивлен, что сегодня вас отбили мои люди? — неожиданно сменил тему Георгий Георгиевич.

— Спасибо, что отбили… Значит, у вас с Романом, я понимаю, какие-то серьезные дела. И вы нас страховали… Зная, что… Ну, как бы это…

— Что Роман ушел в беспредел. Правильно я говорю?

— Правильно… В общих чертах, — кивнул Роман.

— Ну вот. Хоть в общих чертах, и то ладно — с деланным облегчением произнес Георгий Георгиевич. — Но не только поэтому. Не только. — Он внимательно посмотрел на Бояна. — А еще, и в первую очередь, потому, что главное наше богатство — это что? Люди. Люди — главное наше богатство. Если мы будем разбрасываться умными людьми, то вообще… не то что зарабатывать перестанем, а просто без штанов останемся… Я всю жизнь так строю дела, что у меня на первом месте — люди, а потом уже все остальное. Будут умные люди вокруг — все будет хорошо. Умные и богатые. Это еще один мой принцип. Чем больше вокруг тебя богатых и счастливых людей, тем тебе лучше и комфортней живется. Надо давать зарабатывать тем, кто находится рядом. Это очень важно. Я к чему такие слова говорю?

Он сделал шаг к Бояну. Тот пожал плечами.

— К тому, что и для тебя, Анатолий, у меня есть работа.

— Какая? — спросил Боян.

— Хорошая. По твоей специальности. Я же тебя давно знаю, правда, заочно…

— Да, извините. Спасибо вам за кольца… Ну те, на свадьбу…

— Брось, пустое… Хотя спасибо, что помнишь. Это приятно… Так вот, я говорю, что давно тебя знаю. И работы твои видел. Дерьмо твои работы, если честно. Но тем не менее ты молодец. Тему взял. Развел галерейщиков по полной программе. Не хуже, чем у О.Генри… Ладно, это все лирика. У вас был трудный день… — Последнюю фразу Георгий Георгиевич произнес подчеркнуто язвительно. — Сейчас вас отвезут в город… Домой. А завтра мы увидимся и поговорим предметно, Анатолий, если у вас, конечно, возникнет такое желание. Насиловать я вас не собираюсь. Мне нужны работники, которые сами хотели бы работать. А гнать на службу из-под палки — пустой номер. Ничего хорошего из этого не получится… Все, господа, не смею вас больше задерживать.

— Хочешь, ночуй у меня, — сказал Кудрявцев, когда «вэн», довезший их до Кутузовского, остановился возле дома Романа.

— Ага. Можно, — ответил Толик, которому ужасно хотелось расспросить друга о таинственном и крутом Георгии Георгиевиче.

— Тогда

пошли, — бросил Кудрявцев. — Только в ночник зайдем. Надо что-нибудь выпить взять…

Толик покосился на шофера. Тот смотрел в сторону и делал вид, что не слышит, о чем беседуют его пассажиры.

Боян вылез из машины и зашагал вслед за Романом по Кутузовскому.

— Может, хватит? — спросил он осторожно на пороге ночного магазина.

— Ты что, туда же? — Кудрявцев со странной гримасой покосился на Толика. Такого выражения на лице Романа Боян еще не видел.

— Куда — туда же? Я говорю, может, не надо сегодня?

— Нового учителя себе нашел? Очередного гуру?

— Да брось ты, Рома, о чем ты?

— Все о том! Что, Грек понравился? Вижу, пришелся он тебе по душе. Давай, давай, поиграй с ним…

— А чего мне с ним играть? И почему — Грек? Это кличка, что ли?

— Кличка, кличка.

— Да, понравился. Во всяком случае…

Они уже стояли у прилавка, и Роман, слушая Толика, искал в шеренгах разнокалиберных бутылок то, что отвечало его настроению.

— Во всяком случае, он говорит правильные вещи. И потом, он ведь нас спас сегодня. Ты что, забыл?

— Спас? Ха-ха… Спас, конечно. Еще как! А насчет правильных вещей — смотри сам. Если они тебе кажутся правильными, тогда, конечно, полный вперед.

— Кажутся. Все лучше, чем водяру жрать и по вонючим пивным болтаться. Меня там чуть не вырвало, в этом твоем шалмане.

— Тебя в шалмане «чуть» не вырвало, а у Грека натурально сблевал.

— Так это другое…

— Другое… А мне вот там откровенно блевать хочется, у этого Георгия Георгиевича, суки драной… От одного его вида тошнит. Падла… Собака бешеная…

— Ладно, хватит тебе, — одернул Романа Толик.

— А пошел ты! — неожиданно крикнул Кудрявцев. Охранник у входа в магазин не пошевелился, но как-то весь подобрался.

— Да ради бога! Охота смотреть, как ты нажираешься.

Толик повернулся и шагнул к выходу.

— Попутный ветер тебе в…

Кудрявцев не договорил, махнул рукой и снова повернулся к прилавку.

— Мне «Смирнова», вон ту, литровую.

«Вечерние совы»

(Гонорар)

1

Хорошие новости не подняли Борису Дмитриевичу настроения.

Сегодня он с утра чувствовал свою печень. Она не болела, не тянула, не давила, он ее просто чувствовал, и это отравляло ему существование. Словно Гольцман был не здоровым, богатым мужиком в самом расцвете сил, жестким и деятельным, способным мгновенно принимать важные решения и держать любой удар, а нежной, болезненной и мнительной тургеневской барышней, падающей в обморок от одного только воспоминания о пощечине, данной на вчерашнем балу удалым поручиком карточному шулеру.

Борис Дмитриевич привык быть здоровым. Ему нужно было быть здоровым. Он не мог позволить себе болеть, ложиться на обследование в больницу, пусть даже самую лучшую, не мог болтаться по поликлиникам и тратить время на беседы с врачами и коллегами-больными в очереди перед кабинетом.

Последние годы он все чаще смотрел на себя в зеркало — в ванной, в спальне, перед тем как лечь спать или проснувшись рано утром, — смотрел и тихо гордился, что вот, скоро пятьдесят уже, столько пережил, столько испытал, а еще очень даже в форме, еще может молодым дать пусть не сто, но очень много очков вперед…