Фишка хромой
Шрифт:
— Помилуйте, реб Алтер! — разражаюсь я хохотом. — Простите вы меня, как мать родная, но как же это вас угораздило совершить такую глупость — затевать сватовство, не зная заранее, у кого из родителей дочь, а у кого — сын?!
— Ну конечно! — с досадой поморщился Алтер. — У меня, право же, не меньше ума, чем у других, и учиться мне не у кого. Разве вы не знаете, как у нас обычно сватают?! Казалось бы, реб Менделе, вы хорошо знаете наши нравы, знаете, как проходит сватовство и женитьба. Что же вы так удивляетесь моей беде? Ведь это с каждым легко может случиться! Я прекрасно знал, что у реб Элиокума должна быть девица, да еще какая девица! Клад! Год тому назад я ее видел своими глазами, клянусь вам счастьем! Но что ты будешь делать! Когда человеку не везет, ничего не поможет, как ни мудри. Надо же было этой хваленой девице заторопиться и, будто назло, выйти замуж. Спешка, видите ли, на нее напала, как будто иначе невесть какая беда могла бы приключиться!
Теперь обратимся к реб Элиокуму. Он со своей стороны, услыхав, что я предлагаю ему породниться с реб Гецлом, несомненно понимал, что речь идет о его сыне, — иначе и быть не могло! В самом деле, ведь не ему же я сватаю сына реб Гецла! Это же бессмыслица! Мысль о дочери ему и в голову не могла прийти — он-то хорошо знал, что у него на выданье не дочь, а сын-жених. Выходит, словом, что обе стороны правы. Вот и все. Теперь вы понимаете?
— Бе! — произношу я, еле удерживаясь от хохота и стараясь скорчить серьезную мину.
— Ну, слава тебе господи, лишь бы вы поняли! — отвечает Алтер, ткнув меня пальцем и воскликнув нараспев: — О-о! — точно я своим «бе!» угодил прямо в точку.
И должен правду сказать, что объяснения Алтера действительно заставили меня призадуматься. В самом деле, что тут невозможного? При наших нравах, при том, как у нас заключаются браки, — почему бы такой истории и не приключиться? У меня невольно снова вырывается «бе!», и я смотрю при этом на Алтера как-то особенно дружелюбно.
— Не правда ли? — говорит Алтер, снова ткнув в меня пальцем. — Вы поняли, не правда ли? Однако погодите! Это еще не все. Кое-какая надежда у меня еще тлела. Я, знаете ли, если взялся, так легко дела не бросаю.
— Господь с вами, реб Алтер! Что вы говорите? — Я даже подскочил от изумления, будучи уверен, что у Алтера от жары в голове помутилось. — Какая же могла оставаться надежда после того, как оказались два жениха?
— Не беспокойтесь! — унимает меня Алтер. — Не беспокойтесь, реб Менделе! Все в порядке. Искорка во мне еще тлела. Господь поражает, господь и исцеляет. У меня на примете был еще Телица. Собственно, мысль о Телице была у меня еще с самого начала. Там девицы надежные, можете мне поверить. У меня спервоначалу вертелись в мыслях все трое: Элиокум, Гецл, Телица. Из них нужно было выбрать пару. Угораздило же меня остановиться на реб Элиокуме, а Телицу покуда отодвинуть в сторонку. Но когда со мною стряслась такая беда, — что прикажете делать? Пришлось вывести на рынок Телицу, да еще разукрасить, возвеличить его, представить со всяческим почетом: реб Вершил! Словом, я стараюсь загладить свой промах у прежних своих клиентов. Виноваты, мол, отчасти я, отчасти они, а отчасти доля наша. Но, видать, не суждено было, не было на то воли божьей… Начинаю воспевать на все лады: реб Вершил, не сглазить бы, богат, прекрасной души человек, благотворитель, староста многих братств. Шутите — реб Беришл! О том, что он умница, и говорить не приходится, — это само собой понятно, раз человек богат… Словом, ничего! Искра надежды разгоралась во мне все ярче и ярче. Все к лучшему, думаю я, даже то, что всплыли, точно масло на воде, два жениха… Теперь я имею для них двух девиц, как по заказу. Реб Беришл поправит все мои дела, и все, бог даст, будет хорошо. Короче говоря, работаю изо всех сил, ношусь как угорелый. Казалось бы на первый взгляд — все обстоит благополучно, дела идут на лад. Но что вы скажете! Надо же, чтобы как раз в это время закончилась ярмарка. Все вверх дном! Все разъезжаются, разбегаются, дела кончены, и пропали все мои труды — столько трудов!
— Теперь вы понимаете? — обращается ко мне Алтер с мольбой в голосе, протягивая обе руки, словно он жалуется, изливает предо мной свою наболевшую душу и ждет от меня помощи. — Понимаете? Когда нет счастья, хотя бы крупицы счастья, — тогда ничего не поможет, как ни мудри. Прогневал я господа, наказывает он меня все время за грехи мои… «За наличные деньги» — говорите вы? Лишнего гроша у меня в кармане нет, горе мое горькое!
— Эх, точно в бане! — восклицаю я и резко передвигаюсь на другое место.
Алтер уставился на меня широко раскрытыми глазами, покачал головой и с возмущением, ни к кому якобы
— Вы тоже хороши! У человека, не приведи госпожи, сердце на части разрывается, желчь от горя закипает, человек душу выкладывает, а вам — ничего! Думаете только о своей шкуре. Шутка ли, жарко, как в бане! Растаете, не дай бог… Но я понимаю эти фокусы… На попятный пошли, как только узнали, что у меня наличных нет и что со мной дела не сделаешь.
— Ну что вы! — ответил я, потянув Алтера за бороду. — Как это вам, реб Алтер, могло такое на ум взбрести? Я имею в виду совсем другое. Ваша неудача на ярмарке напомнила мне одну очень интересную историю, приключившуюся однажды в бане. Я ее до сих пор забыть не могу. Точь-в-точь… Только там это было покороче и закончилось с треском. Стоит ее послушать. О, да вы потеете, реб Алтер! Подвиньтесь, пожалуйста, немножечко вон туда. А я полежу тут, спиной к солнцу, и буду рассказывать.
Рукавом рубахи Алтер вытер пот с лица, вытащил из-за пазухи фарфоровую люльку с намалеванной на ней красавицей. Проволочкой, прикрепленной на цепочке к томпаковой крышке, он прочистил короткий чубук, у которого тонкий мундштучок и нижняя часть сделаны из серовато-черной кости, а средняя, матерчатая, вышита бисером. Бросив мельком взгляд на красавицу, Алтер закурил трубку, затем растянулся под деревом во весь рост. Я откашлялся, улегся поудобнее и начал свой рассказ.
5
В Глупске в каменной бане с давних пор ютится парень — Фишка Хромой. Кто такой Фишка, откуда он взялся, поинтересоваться этим ни мне, ни кому-либо другому и в голову не приходило. Не все ли равно? Околачивается какой-то Фишка, как и все другие беспризорные существа, ему подобные… Появляются они у нас, у евреев, как-то неожиданно, точно грибы, сразу готовые до мельчайших подробностей, — никто и не приметил, как они понемногу вырастали, даже признаков никаких не было!.. Торчат где-то по трущобам нищие, рожают потихоньку, — кому какое дело? — плодятся и размножаются. Урожаи, не сглазить бы, на славу! Мелюзга встает на ножки, и на свет божий выскакивают вдруг новоиспеченные маленькие евреи: Фишки, Хацкели, Хаймки, Иоськи, голые, босые, в одних рубашонках, путаются под ногами на улицах, в домах и молельнях.
Красавцем назвать Фишку нельзя. У него большая приплюснутая голова, большой широкий рот с кривыми желтыми зубами, он шепелявит, не выговаривает буквы «р» и сильно припадает на ногу.
Фишка был уже в летах, и если бы это зависело от него, он давно бы уже женился и осчастливил Глупск несколькими ребятишками. Но такова уж была его злосчастная доля — о нем забыли, и он, как это случается иногда в нашем книжном деле с какой-нибудь рухлядью, превратился в «лежалый товар». Забыли о нем даже во время «холерной рекрутчины», когда набирали женихов [8] . Глупская община в большом смятении хватала несчастных, калек, убогих, нищих и на кладбище среди могил венчала их с первыми попавшимися девицами, чтобы таким образом унять эпидемию. В первый раз община женила знаменитого безногого Ионтла, который передвигается на сиденье при помощи двух деревянных колодок. Его обвенчали с известной нищенкой, той, у которой зубы как копыта и нет нижней губы. Холера, конечно, испугалась этой молодой четы и после того, как с перепугу побила в Глупске множество людей, схватила ноги на плечи и поспешила убраться… Во второй раз выбор пал на Нохумцю, глупского юродивого, известного дурачка. Дурачок этот на кладбище при всем честном народе покрыл голову девице, у которой голова с самого детства была, с позволения сказать, покрыта «венцом» [9] и о которой в городе говорили, что она гермафродит. Народ, говорят, на этой свадьбе здорово повеселился, люди приятно провели время и на радостях выпили среди могил уйму водки. «Ладно, — говорили они, — ничего! Пусть плодятся дети Израиля холере назло, пусть множатся, пусть и нищие поживут в свое удовольствие…» Но не в этом суть!
8
Во время какой-либо эпидемии верующие евреи устраивали венчания на кладбище. Для этого подыскивали женихов и невест среди калек и нищих.
9
Покрыта «венцом» — паршой
Словом, о Фишке община забыла. На Глупск снова нагрянула холера, но и на сей раз она Фишке не помогла. Он по-прежнему оставался холостяком. Чего уж больше… Есть в Глупске некая безносая тетка. Ее дело — сочетать живых мертвецов: она боится, как бы не засиделись какие-нибудь калеки, нищие, убогие девицы. Для этого она пляшет среди улицы под пиликанье скрипача, подпевающего фальцетом, и собирает на тарелочку подаяние. Так вот даже эта добродетельная, милосердная тетенька совершенно забыла о Фишке и оставила его без жены. Очень жаль, конечно, беднягу, можно ему посочувствовать, но такова уж, видать, его доля.