Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)
Шрифт:
Ее голос становится едва слышен.
– Да, я знаю. Но на стол Тесье ложатся донесения только о тех словах, которые были произнесены.
– Так ты… ты не должна была меня останавливать?
Тихий смешок.
– Я никому ничего не должна.
Опять этот эзопов язык. Ну почему у меня нет нужных слов?
– Спасибо. Ты мне очень помогла.
– Я знаю. Теперь будь умницей. Что-то еще?
– Да. Один вопрос.
– Что?
– На меня поступало много доносов? Пауза.
– Это не доносы.
– Хорошо, не будем спорить о словах. Много?
– Ты уверен в том, что
– Абсолютно.
– Зря. Никогда не будь абсолютно уверен ни в чем.
– Сколько их было?
– Ну хорошо. Несколько.
– Почему ты мне не говорила о них?
– Потому что в этом не было необходимости. Ты просто входил в роль. Небольшие оплошности были неизбежны.
– Кто были эти люди?
– Извини, но этого я тебе не скажу.
– Ладно, спасибо и за то, что сказала. Это был один человек?
– Разумеется нет.
– Почему «разумеется»?
– Спокойной ночи, Пятый.
– Спокойной ночи. Спасибо еще раз.
Тишина.
Так вот кому я могу доверять. Кто бы мог подумать. И ведь это она рассказала мне тогда правду о Мари и Поле. Откуда такая благосклонность? Может, я ей нравлюсь? Или не я, а вечный Пятый? Что за глупости лезут в голову перед сном. Важно то, что она мне рассказала, а не почему она это сделала. А рассказала она достаточно. Даже более чем достаточно.
Меня переполняла веселая ярость. Вы хотели Пятого? Вы получите его. Настоящего, неподдельного Пятого, который никогда никому не покажет, что в прошлой жизни он был парижанином Андре Рокруа. Он будет самым великолепным Пятым из всех, чья нога ступала в этот напичканный техникой павильон, который вам угодно именовать миром. Не бойтесь, больше он не причинит вам беспокойств. Его бессмертный лик будет неизменно спокоен и приветлив. Его речи будут всегда разумны и правильны. И слово «смерть» никогда не прозвучит из его уст. Отныне я не буду наивным мальчиком. Как я мог поверить в искренность этого сборища? Только слабоумный идеалист мог нарисовать себе такую всеобщую гармонию. Они вжились в образы… Они счастливы… Какая чушь!
Они ни во что не вживались. Они всегда начеку. Они следят за каждым своим словом. И за каждым чужим. Они всегда готовы донести. Да, именно донести. Вещи надо называть своими именами. Особенно такие вещи. Они всегда ищут возможность подставить. И несколько маленьких подленьких доносов уже поступило на меня, пока я пытался стать истинным Пятым. А вот не надо было становиться им. Надо было оставаться собой. Как все они. Что ж, теперь я буду играть по их правилам. И поверьте мне – эти правила я усвою хорошо.
День за днем я методично, прямо-таки по плану изживал свою наивность. Милая улыбка? Так я вам и поверил. Получите в ответ не менее милую и не надейтесь, что я дам вам повод для доноса. Двусмысленная фраза? Ах, как нехорошо. Переводим разговор на другую тему. Слишком подробные расспросы? Неужели вы всерьез рассчитываете, что я что-нибудь ляпну? Ух вы мои доверчивые. Вспоминаем о срочном деле, прощаемся и ретируемся.
Этот мир напоминает свой прообраз гораздо сильнее, чем мне казалось вначале. В нем просто все гипертрофированно.
Здесь же это все просто доведено до крайности. В мире бессмертных маски вообще не соответствуют лицам. И не снимаются никогда.
А из-под масок за тобой следят глаза. Хитрые, умные, все замечающие, они ощупывают тебя, ловят каждый твой жест, каждое движение. Они все видят и ничего не прощают. Я ощущал эту слежку постоянно, мне напоминали о ней слащавые слова, приторные улыбки. Конечно, только человек, страдающий манией преследования, мог бы вообразить, что все вокруг горят желанием подставить и донести. Не было для этого ни материальных, ни моральных оснований. За донесение не полагалась награда, за молчанием не следовало наказание. Что же до идейных соображений, то вряд ли кто-либо из актеров мог похвастать святой верой в эксперимент. Ведь нам не доверяли настолько, что даже не сообщали имя подопытного.
И все же какие-то добровольцы сообщали руководству о моих ошибках. И вполне возможно, что эти ошибки были сделаны не без их помощи. Я вспоминал выражение лица Эмиля. Как он хотел услышать мой ответ! Как он ждал этих слов, после которых мой контракт становился историей. Но зачем? Зачем он так хотел меня подставить? Ведь если бы меня выставили за дверь, для него все осталось бы по-прежнему. Он бы даже не знал, сменил ли меня другой актер. Его бессмертная жизнь в этих стенах текла бы так же рутинно, как и до встречи со мной.
Рутина. Вот и ответ, как говаривал принц датский. Видимо, для некоторых доносы здесь стали лучшим развлечением. Скука порождает порой самые необычные прихоти.
Странное обостренное чувство опасности подсказывало теперь, кто из окружающих стремится завлечь меня в западню. Десятый, Шинав, Третий, Восьмая – за их улыбками мне мерещились самые черные намерения. Их фразы всегда содержали какой-то подтекст, разговоры с ними вели в дебри двусмысленных намеков.
Особенно отличалась Восьмая. Не проходило и дня, чтобы я не ловил на себе ее внимательный взгляд. Не давшая Мари войти в этот мир старалась найти способ вытолкнуть меня из него. Но теперь я знал цену неосторожности.
День за днем я вытравливал из себя опасное благодушие. Возвращаясь во внутреннюю комнату, я растягивался на кровати и перебирал в памяти прошедший день. Проколы? Никаких. Намеки на проколы? Ни одного. Опасные ситуации? Сегодня три. Если раньше я старался вжиться в роль, то теперь все мои усилия были направлены на то, чтобы не расслабиться, не пустить все на самотек. Злость, вызванная доносом Эмиля и памятной беседой с Николь, постепенно уходила. Зато крепла внутренняя собранность, которую я обрел. Я ощущал, что теперь мой Пятый наконец-то становится таким, каким должен был быть с самого начала.