Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)
Шрифт:
– Ничего не понимаю, – устало сказал я. – Если они хотели скрывать Зрителя, то зачем им понадобилось вводить так много пар? Поручили бы Адаму и Еве нарожать всех людей, и дело с концом. В крайнем случае добавили бы еще одно поколение. Так нет же, из тридцати человек им понадобилось иметь шестнадцать родителей. Шестнадцать! Какой смысл в таком развесистом генеалогическом древе? Если Зритель существует, оно вдвое увеличивает шансы его найти.
– Вот именно, – невесело отозвалась Мари. – Если он существует…
Я
Борьба с этим бездушным комплексом оставляла не больше шансов на успех, чем попытка остановить несущийся тепловоз, став перед ним на рельсы. И снова я ощутил себя винтиком, легко заменяемой деталью этого механизма. Если Зрителя не существует, если опыт проводят над актерами, нас просто сомнут. Не моргнув глазом уничтожат, как только обнаружат нашу деятельность. Но именно поэтому мы не можем позволить себе ждать…
Мари с сосредоточенным выражением лица рисовала какую-то диаграмму. Я с нежностью посмотрел на нее. Делиться своими опасениями я не рискнул. Я и так уже сомневался, не совершил ли ошибку, когда вовлек ее в это предприятие.
– Нет худа без добра, – сказал я ей.
Она отвлеклась от своего занятия и вопросительно взглянула на меня.
– Теперь нам надо проверить только девятерых, – пояснил я.
– Десятерых, – поправила Мари.
– Почему? – удивился я. – Шестнадцать родителей, четверо нас да Двенадцатый. Получается двадцать один.
– Двенадцатый еще не отброшен, – сказала она, качая головой.
– Так давай его отбросим.
– Нельзя. У нас нет достаточных доказательств.
– А тамбур? Разве этого не достаточно? Он зашел туда с доской, а вышел без нее.
Мари вздохнула.
– А что, если он Зритель и просто забыл там доску?
– Забыл доску… Маловероятно. Во-первых, он ничего не забывает. А во-вторых, что угодно, но не свою главную ценность.
– Хорошо, – согласилась Мари и отложила в сторону карандаш. – Давай проведем обсуждение первого кандидата. Что мы знаем о Двенадцатом?
– Отличный шахматист, – быстро сказал я.
– Это еще не повод, чтобы считать его актером.
– Или Зрителем.
– Это вообще не фактор для нас, – подвела итоги Мари. – Что еще?
– Весь перекривился, когда Девятая обратилась к нему. А потом повернулся к ней и стал само радушие.
– Подозрительно, – согласилась Мари. – Но Зрителю тоже могла надоесть материнская забота. Есть что-то еще? Я, например, больше ничего
Я вспоминал все, что мне было известно о Двенадцатом. Давным-давно я решил для себя, что он актер. Значит, были какие-то основания. Почему я чуть ли не с первого дня понял, что он не Зритель? Слишком умен? А кто сказал, что Зритель должен быть недалеким? И все же умное лицо Двенадцатого, его спокойный проницательный взгляд не вязались с образом инкубаторного человека. Хотя было что-то еще, что-то определенное, какая-то ситуация, не оставляющая сомнений…
– Все? – спросила Мари. – Если у тебя больше ничего нет, мы оставляем вопрос открытым. Привыкай к тому, что быстрых ответов у нас не будет. Разве что ты пойдешь за помощью к Тесье.
Я облегченно вздохнул. Так вот что это было. Не одна, а целых две ситуации. Правда, испытание временем выдержала только одна.
– Тесье говорил, что он сам играл Двенадцатого, – безразличным тоном сообщил я.
– Кому это он такое говорил? – недоверчиво поинтересовалась Мари.
– Мне.
– А по какому поводу?
Я описал свою беседу с Тесье и Луазо.
– Очень убедительно, – насмешливо сказала Мари, выслушав мои воспоминания. – Он ведь тебе именно тогда и сказал, что я не прошла экзамен. Правильно?
– Одно другому не мешает, – упорствовал я.
– Мешает. Если это его заявление о чем-то и говорит, то только о том, что он хотел скрыть от тебя настоящего Зрителя. После такого разговора мы должны скорее подозревать Двенадцатого, чем сбрасывать его со счетов.
– Тогда он говорил бы об этом всем новичкам, – возразил я. – А ведь тебе никто не пытался доказать, что Двенадцатый – актер.
– Ладно, не будем спорить об этом, – миролюбиво кивнула Мари. – Это все голословные рассуждения. Но неужели ты всерьез считаешь это доказательством?
– Это – нет, – ответил я. – А вот то, что Тесье воздействовал на поведение Двенадцатого…
Я сделал драматическую паузу.
– О чем ты говоришь? – нетерпеливо воскликнула она.
– О том, что в тот же день он при мне смотрел на экран и говорил кому-то в микрофон – передать Двенадцатому, чтобы тот вел себя не так эмоционально.
Мари укоризненно улыбнулась.
– Ну и что? Мало ли что он говорил.
– Да, но через минуту Двенадцатый у меня на глазах стал говорить спокойнее.
На этот раз мои доводы оказались убедительными.
– Ты уверен, что это был Двенадцатый? – озадаченно спросила Мари.
– Да. На все сто.
– И он действительно стал вести себя иначе?
– Он сделал именно то, что ему сказали: стал вести себя сдержаннее.
Я говорил, а сам вспоминал полутемный зал и уверенный голос Тесье: «Передайте Второй и Двенадцатому: поменьше эмоций». И двух марионеток на экране, послушно повинующихся указаниям этого голоса.