Физика и музыка
Шрифт:
Разумеется, вчера, позавчера, месяц назад в студии действительно собирались музыканты — упорно трудились, десятки раз повторяли для переписи сложные места. Тогда, во время приготовления «музыкальных консервов», делалось все, чтобы они не уступали обычной «живой» музыке концертного зала. Вместе с дирижером и оркестрантами об этом заботился звукорежиссер — тонмейстер, так сказать «фотограф» звука, знаток не только музыки, но и акустики. Это по его указаниям оркестранты рассаживались в студии и перед ними на длинных шеях подставок-«журавлей» развешивались микрофоны. Во время записей тонмейстер сидел за своим пультом и, вслушиваясь
В наши дни работа звукорежиссера тесно сплетается с творчеством музыкантов. Еще бы — ведь подавляющая масса музыки доходит до слушателей именно в «консервированном» виде, в виде записи. И техническое вооружение тонмейстера стремительно обновляется. Улучшаются звукозаписывающие аппараты, совершенствуются микрофоны, естественнее и мощнее звучат громкоговорители. Все упорнее овладевают новой техникой и композиторы.
Еще в довоенные годы Сергей Прокофьев, готовя музыку к фильму «Александр Невский», мастерски пользовался эффектами тогда далекой от совершенства оптической звукозаписи. Он вызывал треск фанфар, направляя их прямо в микрофон, усиливал таким же способом звук фагота, помещал хор и трубачей в разные студии, чтобы записывать их с разной и легко регулируемой громкостью.
Сегодня же способы управления записью неизмеримо усовершенствованы. Их стало много, каждый заслуживает отдельного рассказа (что и ждет читателя в этой главе). Мало того: в руках тонмейстера появляются удивительные средства обработки уже записанного звука — аппараты для его «очистки», «фильтрации», наложения, совмещения. Часто труд звукорежиссеров и звукооператоров приближается к филигранному творчеству живописцев-реставраторов. И на этом нелишне ненадолго остановиться.
ГОВОРИТ ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ
Несколько лет назад советская техника звукозаписи отметила немаловажный успех — выпуск долгоиграющей пластинки с реставрированными записями семи речей Владимира Ильича Ленина. Те, кто слышал ленинские пластинки первого выпуска, были приятно поражены: после реставрации исчезло резкое шипение, сопровождавшее запись, голос вождя зазвучал яснее, отчетливее, стали разборчивы все слова. По отзывам людей, слышавших живую речь Владимира Ильича, восстановить удалось даже нюансы тембра его голоса.
А сколько труда, сколько поиска было вложено в решение задачи! Надо было избавиться от помех, неизбежных при старой технике звукозаписи, освободиться от треска, заглушавшего целые фразы, причем так, чтобы не внести ни малейших посторонних призвуков. Никаких приукрашиваний, полная документальность, точное соответствие подлинному голосу Ленина — вот требование, которое поставила перед реставраторами звука специальная комиссия Института марксизма-ленинизма. И оно было выполнено неукоснительно.
Реставрация ленинских речей потребовала создания специальных приборов. Хорошо помог шумоподавитель, сконструированный инженером Владимиром Семеновичем Вайнбоймом. Этот аппарат дал возможность снять лишние шумы очень осторожно — только там, где было необходимо, и ровно столько, сколько необходимо. Шумоподавитель — своеобразный «умный» радиофильтр, который как бы сам, автоматически, выбирает режим
Восстановление речей Ленина еще не завершено окончательно. Готовятся новые работы, с еще более совершенными приборами, на высшей технической базе. Без сомнения, наших энтузиастов ждут на этом пути новые достижения.
И вместе с тем аппаратура звуковой «чистки» служит средством реставрации множества редких музыкальных записей.
ОБНОВЛЕННЫЙ ШАЛЯПИН
В массивном, богато украшенном футляре — одна-единственная граммофонная пластинка. Старая-престарая, исцарапанная, затертая. На этикетке надпись: «Русская песня «Семеро зятьев», поет Федор Шаляпин».
Осторожные руки коллекционера берут пластинку за края, плавно опускают на проигрыватель. Сквозь густое шипение, треск, непрерывные щелчки до вас доносится изумительный бас молодого Шаляпина. Голос то пропадает под нестерпимым шипом и скорее угадывается, чем слышится, то тонет в гнусавом припеве неудачного сопровождающего хора.
Но вот вступает в действие шумоподавитель. Настраиваются радиофильтры, ставится пленка на магнитофон. Одна перепись, вторая, третья. Из громкоговорителя слышен «промытый» голос знаменитого певца. Будто ожил чудесный тембр — бархатистый, сочный, воскресла характерная, истинно шаляпинская выразительность исполнения. Но ведущий перепись инженер Алексей Иванович Аршинов недоволен. Передавать по радио эту песню нельзя. Почему же? Да потому, что вместе с голосом Шаляпина «ожили» скверные сопровождающие голоса. Их фальшивое завывание портит песню еще больше, чем прежде. Вот досада! Как же быть?
Аршинову приходит в голову парадоксальная, казалось бы, мысль: заставить Шаляпина петь с другим, хорошим хором, скажем, с Краснознаменным ансамблем песни и пляски!
Неожиданная идея, ничего не скажешь. Но она вполне по плечу современной технике. И задуманное было сделано.
Хористы Краснознаменного ансамбля разучили припев к песне так ловко, что он полностью отвечал пению Шаляпина— и по тональности, и по ритму, и по манере. А потом состоялась запись — слушая шаляпинский голос, новый хор вовремя подхватывал припев и метко «подгонял» его к запеву.
Дальше принялся за работу звукорежиссер Георгий Николаевич Дудкевич. Старый, скверный припев был устранен и заменен новым — с тщательным соблюдением громкости, характера звучания. Только после этого запись признали пригодной для передачи по радио. Ныне она числится в золотом фонде фонотеки Радиокомитета.
Подобных примеров немало. Энтузиасты из Всесоюзной студии грамзаписи «воскресили» прекрасное пение Собинова, Неждановой. В ряде случаев плохонькие аккомпанирующие ансамбли уступили место превосходно звучащему оркестру. Кстати сказать, отделение солиста от оркестрового сопровождения практикуют и в новых записях: сперва записывается «белый солист» (голос без оркестра), потом—оркестровая партия, затем звукорежиссер совмещает обе записи, как бы «подкрашивает» голос оркестром. И можно ручаться, что нигде не будет расхождения, нигде голос не потонет в грохоте литавр, не заслонится чересчур резкими трубами.