Физики и время: Портреты ученых в контексте истории
Шрифт:
Свои школьные годы Джеймс вспоминал неохотно, чувствовалось, что учеба не доставляла радости ни ему, ни учителям. В одном классе ему пришлось даже остаться на второй год. К зубрежке латинских или греческих вокабул он не имел склонности, куда больше его интересовала взаимозависимость различных явлений природы. Не зря он на всю жизнь запомнил, как однажды на уроке греческого языка, рассматривая жирное пятно в своей тетради, вдруг понял, почему непрозрачная бумага становится прозрачной на просвет. Подобное происходит и со снегом, и льдом.
Весной 1902 года обучение в гамбургской гимназии имени Вильгельма подошло к концу, оставалось лишь сдать выпускные экзамены — абитур. Перед тем как допустить его к абитуриентским испытаниям, учитель греческого сказал Джеймсу: «Я слышал, что вы хотите изучать физику, и готов допустить вас к экзаменам.
К выпускным экзаменам девятнадцатилетний Франк был все-таки допущен, получил в итоге по большинству предметов «хорошо» и «удовлетворительно» и завершил, наконец, свое гимназическое образование, заслужив право поступить в университет.
Отец Джеймса в юности тоже хотел учиться в университете, но семья его не могла позволить себе такую роскошь. Теперь же Якоб Франк был готов обеспечить своему сыну университетское образование, вопрос был только в том, какой факультет выбрать. Отец считал, что перспективней всего стать юристом, и Джеймс поначалу не возражал. Предстояло решить, где именно учиться.
Гамбургский университет открылся только в 1919 году, до того отцы города не считали науку подходящим занятием для молодых людей старинного ганзейского порта. Поэтому университетское образование нужно было получать в каком-нибудь другом городе — в Германии в начале XX века насчитывалось 22 университета, где обучалось примерно 32 тысячи студентов. Многие университеты имели вековые традиции. Исторически сложилось, что в этих высших учебных заведениях было четыре факультета: теологический, юридический, медицинский и философский. Математика и естествознание, включавшее физику и химию, изучались на философском факультете.
В семье Франк ни со стороны отца, ни со стороны матери еще не было ученых с университетским образованием, да и сам Джеймс, кроме своего гимназического учителя, физиков никогда в жизни не видел и плохо представлял себе, что это за профессия.
Для изучения юриспруденции выбрали старинный Гейдельбергский университет, давший Германии многих выдающихся юристов. Освобожденный от школьной принудиловки, Франк слушал различные лекции и на других факультетах, в том числе — по химии, математике, геологии…
Постепенно он стал все больше склоняться к тому, что его предназначение — не юриспруденция, а естествознание. Сначала его интересовала химия, но окончательное решение было принято в пользу физики — в полном соответствии с отмеченной выше тенденцией: талантливые выходцы из богатых еврейских семей шли в фундаментальную науку, а не продолжали выгодное дело отца.
Отец Джеймса поначалу был против новой профессии сына, но уговорить его помог новый друг Джеймса — Макс Борн. На отца Джеймса произвело впечатление, что Макс — наследник богатой семьи — выбрал профессию ученого, и семья против этого не возражала. Вскоре, после того как конфликт благополучно разрешился, приятели расстались: в 1902 году Джеймс отправился получать физическое образование в Берлин, а Макс на время вернулся в Бреслау.
Оба юноши станут со временем профессорами Гёттингенского университета, директорами физических институтов в этом мировом центре физико-математических исследований, получат Нобелевские премии по физике. Их дружба выдержит испытание временем, хотя после прихода к власти нацистов их судьбы сложатся по-разному. Символично, что в современном Гёттингене две полукруглые улицы, соединяясь, образуют неразрывное кольцо. Одна из них называется «Кольцо Макса Борна», другая — «Кольцо Джеймса Франка».
«Хорошо — это плохо!»
Научным руководителем Джеймса Франка стал директор Физического института Берлинского университета профессор Эмиль Варбург [12] .
Как было принято среди представителей еврейской академической элиты того времени, Эмиль Варбург крестился. Некрещеные профессора-евреи в Берлинский университет не допускались. В первой половине XIX века во всех немецких государствах (Германия тогда еще не объединилась) таких профессоров не было — ни одного человека. Законы запрещали иудею занимать профессорскую кафедру. Только после революции 1848 года суровость законов несколько смягчилась и формальные запреты были кое-где сняты. Первым некрещеным евреем, сумевшим подняться до уровня
12
Эмиль Варбург (1846–1931) — немецкий физик-экспериментатор, профессор Берлинского университета, среди прочего, известен созданием фотохимии.
13
См., например, Евгений Беркович. Год математики и уроки истории // Заметки по еврейской истории, 2008, № 10.
Между 1882 и 1909-м годами в Германии работало человек 20–25 профессоров-евреев, не сменивших конфессию. К 1917-му число таких профессоров сократились до 13. В 11 немецких университетах, включая Берлинский, в то время не было ни одного не крестившегося профессора-еврея.
Легко представить себе, какие трудности приходилось преодолевать ученым, не перешедшим в христианство, чтобы взойти на немецкий академический Олимп. Красноречиво говорят об этом цифры. В 1909 году среди всех приват-доцентов Германии было 10 процентов евреев. В то же время их доля среди ординарных профессоров равнялась 2 процентам. В 1917 году некрещеные евреи составляли уже только один процент ординариусов.
Как известно, профессоров выбирают из доцентов. Если бы условия для всех претендентов на профессорское звание были равными, процент профессоров-евреев должен был бы не слишком отличаться от доли евреев-доцентов. Однако приведенные факты говорят о другом: получить место профессора доценту-еврею было много труднее, чем доценту-немцу.
Без крещения еврей не мог стать судьей, государственным служащим, университетским преподавателем или офицером — не преодолев множества различных юридических, психологических и социальных барьеров. Принятие христианства частично уничтожало эти препятствия. До прихода нацистов к власти крещение многие, по образному выражению Генриха Гейне, рассматривали как своеобразный «входной билет» в высшее общество, позволявший еврею реализовать свои знания, умения, таланты…
Но на деле и крещение не гарантировало истинного равноправия, хотя и освобождало от некоторых наиболее вопиющих запретов. Многие евреи воспользовались этим «входным билетом», чтобы облегчить себе научный рост, но были и такие, кто не пожелал ради карьеры прикрываться чужой религией.
Знаменитый немецкий химик Рихард Вильштеттер [14] , нобелевский лауреат 1915 года, вспоминал в автобиографии «Из моей жизни» советы своего учителя и друга Адольфа фон Байера [15] , тоже еврея по национальности. После очередной публикации Вильштеттера в «Докладах Немецкого химического общества» фон Байер при встрече хвалил его и непременно добавлял: «Но вы должны обязательно креститься». В ответ неизменно следовал короткий и решительный отказ. Как пишет Вильштеттер, креститься ради карьеры было ему противно. Но он не мог понять, почему его учитель, которого он безмерно уважал и никак не мог упрекнуть в приспособленчестве, давал ему такие советы. Только много лет спустя Рихард сообразил, почему знаменитый химик так настойчиво рекомендовал ему крещение. Отец Адольфа фон Байера принадлежал к высшим слоям берлинского общества, в котором во второй половине XIX века были очень распространены идеи еврейской ассимиляции. В берлинских кругах того времени был в ходу анекдот: «Встречаются два еврея, и один спрашивает другого: „Почему ты перешел в католичество?“ — „Да потому, что в протестантстве слишком много евреев“».
14
Рихард Вильштеттер (1872–1942) — немецкий химик-органик, лауреат Нобелевской премии по химии 1915 г. за исследования красящих веществ растительного мира, особенно хлорофилла.
15
Адольф фон Байер (1835–1917) — немецкий химик-органик, лауреат Нобелевской премии по химии 1905 г. за заслуги в развитии органической химии и химической промышленности.