Физрук-7: назад в СССР
Шрифт:
— Не стоит язвить по поводу первого секретаря, — угрюмо пробурчала Вилена.
— А хочешь, я сейчас сяду в машину, поеду в область, встречу этого Обломкина и он, как миленький, перенесет эту вашу встречу?
— Во-первых, он тебя может и не принять, а во-вторых, интересно, как это ты заставишь первого секретаря изменить свои планы?
— Да запросто!
— Не знала, что ты такой хвастун, — хмыкнула она. — Да и в любом случае, твое вмешательство вряд ли пойдет на пользу моей карьере. Так что я категорически тебе запрещаю делать это!
— Милая, — произнес я, отнюдь не нежно, —
— В таком случае, не мешайте мне работать, комсомолец, Данилов!
— Счастливо сделать карьеру, товарищ будущий второй секретарь! — пожелал я и вышел прочь.
Покидая райком комсомола, я испытал странное ощущение. С одной стороны во мне еще кипело раздражение. Вилена могла бы и впрямь перенести свой визит в обком партии, если бы хотела. Это же не повестка в милицию! А с другой я почувствовал облегчение. Не хватало еще, чтобы в поездке Вилена все время оттягивала мое внимание на себя, а женщины это любят делать. В конце концов, за школярами мне поможет присмотреть Антонина Павловна, а что касается личной жизни… Ну так с Виленой у меня пока никакой личной жизни и не было, кроме целомудренных поцелуйчиков и обнимашек.
Любовь любовью, а позволить себя загнать под каблук я не могу. Это верный путь превращения из мужика в тряпку. И путь этот начинается с крохотной уступки. Бабы завоеватели по природе своей, стоит им уступить хотя бы небольшую часть своей суверенной территории, как они уже замахиваются на следующий ее кусок. Сначала — штамп в паспорте, потом — с друзьями не пей, на футбол не ходи, на рыбалку не езди. Если не на работе — постирай, пропылесось, детишкам сопливым нос утри, сбегай за солью. А что касается исполнения супружеских обязанностей — отстань, я устала, у меня голова болит.
И потом, зачем мне женитьба? Ради оставления потомства? А зачем? Детишек настрогать может любой болван. А вот сделать в жизни что-нибудь стоящее, мало кто способен. Да ведь и есть у меня дети — двадцать семь душ. Хлопот хватает. Что касается физиологии… Всегда есть женщины, которые рады предоставить свои прелести во временное пользование горячему молодому человеку… Злость моя проходила. Я понимал, что Вилена и в самом деле не могла отменить или перенести поездку в обком. Как никак, партийная дисциплина и прочее. Плохо только, что она забыла о нашей договоренности.
Я решил дать ей время на переосмысление своего поведения. Это даже хорошо, что мы проведем недельку в разных городах. Разлука вставляет мозги на место. Проверим, так сказать, свои чувства. Если они, конечно, еще есть. Ну вот, глядишь, через неделю и увидим, есть ли они. День был в самом разгаре, а меня неудержимо тянуло домой. Надо же хоть денек обойтись без мотания по городу, ловли шпионов и спасения отечества. Еды мне до завтра точно хватит и еще останется, чтобы захватить в дорогу. Я почувствовал, что жду завтрашний отъезд с предвкушением.
В прежней жизни я редко оставался в одном городе больше месяца подряд, но тогда и жизнь была другая и я другой. Тогда мне было наплевать на всех, кроме самого себя, а теперь мне не наплевать. Так что выходит, я тоже стал другим человеком. Не Владимиром Юрьевичем, не Александром Сергеевичем Даниловым, а кем-то третьим.
Я вернулся домой, и едва переступил порог, как раздался телефонный звонок. Можно было бы не брать трубку, ведь я мог где-нибудь задержаться. Да только к чему эти детские уловки? Я скинул обувку и прошел к телефону.
— Да!
— Александр Сергеевич? Здравствуйте!
— И вам не хворать.
— Это Серушкин, Андрей Антипович. Помните? Нас еще Маша Вершкова знакомила?
— Замдиректора по сбыту на швейной фабрике?
— Совершенно верно, — обрадовался тот. — Жалею, что не был на исторической встрече у вашей соседки, но полностью разделяю взятый вами курс.
— Можете считать, что я тронут.
— Я бы не осмелился беспокоить вас, Александр Сергеевич, если бы не нужда… Говорят, вы на днях будете в столице…
— Буду.
— Не могли бы вы заскочить к одному нашему общему знакомому? Он должен передать мне посылочку!
Я задумался. Конечно, его можно было бы послать нахрен, но мне и самому нужно посетить этого «общего знакомого». Ведь от него зависит сам факт существования этой самой «третьей личности», которой я являюсь. Вернее, не от него, конечно, а от поворотов в его судьбе. Если моего бывшего будущего тестя посадят, то под угрозой окажется самое мое существование здесь и сейчас. Надо при встрече убедить его, что пора завязывать с контрабандой. А не то любимая дочка пойдет не в институт, а в лучшем случае — в ПТУ, со всеми вытекающими.
— Обязательно заскочу, — сказал я.
— Вот уж спасибо! Буду безмерно вам благодарен!
— Отбой! — сказал я и положил трубку.
Наконец-то можно отдохнуть. Я пошарил в холодильнике, впервые, пожалуй, обрадовавшись, что он почти пустой. Соорудил себе яичницу с ветчиной, наделал бутербродов с красной икрой и салями, заварил свежего чаю, с таким расчетом, чтобы хватило на сегодня и еще утром попить. Все приготовленное перетащил в большую комнату, включил телевизор. Показывали фильм о войне. Отважные подпольщики боролись с фашистскими оккупантами. Я и не заметил, как уснул. И снова меня посетил странный сон, видать, навеянный фильмом.
Высокий, бледный с прозеленью, человек в поношенном пиджаке сидит за письменным столом и перебирает какие-то бумаги. Видно, что это официальные письма, снабженные пышными «шапками», гербовыми печатями и изукрашенные резолюциями: «отказать», «передать по инстанции», «оставить без удовлетворения», «отложить рассмотрение, впредь до особого распоряжения» и так далее. Человек сгребает одним махом всю эту макулатуру в мусорную корзину и невидящими глазами смотрит прямо перед собой.
Взгляд его упирается в окно, за мутным стеклом которого видна территория огромного предприятия: высокие стены, дымящие трубы, серебристые бочки гигантских резервуаров; маленький тепловоз тащит через двор вереницу вагонеток, деловито снуют рабочие. В соседней комнате кто-то надсадно кашляет. Человек решительно встает, выходит из кабинета и квартиры, поднимается по лестнице до верхнего этажа, выбирается на чердак.