Шрифт:
Пролог
Лето 1983 года в Малинниках, да и во всей области в целом, выдалось засушливым и необычайно жарким. К середине июля дожди, и прежде редкие, прекратились совсем. Тем роковым вечером третьего августа от зноя изнемогали и земля, и люди. В надвигающихся сумерках небо над горизонтом неожиданно налилось свинцовой тяжестью.
Первая молния сорвалась с низкой тучи на дальнем краю поля возле самого леса. С сухим треском она соединила небо и землю, угодив точно в огромную скирду сена, которое весело запылало, освещая грубую стерню и близкие деревья. Словно этого было мало, в торчащую на опушке древнюю
Резким порывом налетел ветер и задул мощно, загудел, как стовагонный состав на перегоне, поднимая в воздух горящее сено, раздувая и разнося пламя по сухой стерне на десятки метров за раз. Огонь помчался по стонущим на ветру кронам деревьев, взметнулся в алый столб пламени и, вращаясь в опаляющем вихре, набросился на заглохший в поле трактор, пожирая жирную смазку и хищно блестя в стеклах кабины.
Во втором часу ночи на совхозной ферме вспыхнул громадный ангар, больше чем наполовину заполненный сеном. В него угодило три разряда подряд. А молнии, словно сорвавшись с цепи, все лупили в иссушенную долгой засухой землю, в крыши построек, в деревья.
Ближе к поселку, на МТС [1] , взорвалась цистерна с горючим, и в небо взметнулся огромный черно-красный столб пламени, бугрящийся, вспухающий смертоносным цветком. Огонь ревел, играючи перескакивал с деревьев на заросли малины вдоль шоссе и длинными проворными языками тянулся к первым домам поселка под вой ураганного ветра.
Небо пылало ослепительно-синим, черным и золотым, перетекало из лилового в зловещий красный, но так и не пролило вниз ни единой капли дождя. Над поселком Малинники, молочной фермой совхоза «Рассвет», полями и лесом на километры вокруг бушевала невиданной мощи сухая гроза.
1
Машинно-тракторная станция.
Часть первая
В тихом омуте…
Глава 1
Пожар
Малинники. 3 августа 1983 г.
Лида капризничала. Едва сообразив, что мама собирается уходить, она скуксилась, округлое личико сморщилось, в глазах заблестели крупные, как капли росы, слезинки.
– Мами-ичка! – заныла она, цепляясь за материнский подол обеими ручонками.
Ткань платья натянулась, перекосилась, выехала из-под пояска. Зоя присела на корточки, пытаясь отцепить липкие от арбузного сока пальчики.
– Лидочка, солнышко, мне пора на работу! – принялась она уговаривать дочь, оглядываясь на крыльцо.
«Где же мама?» – нетерпеливо билось в голове. Но Александра Васильевна как назло застряла где-то в глубине дома и не спешила спасать Зою от Лидочки. А ведь она отпросилась домой всего на часок, с дочкой повидаться. Третьи сутки с утра до ночи пропадая в телятнике – начался отел, – Зоя разрывалась между домом и новорожденными телятами. Мой, корми молозивом каждые два часа, следи, чтобы не подавились, не поддушились на привязи, а они все прибывали – смешные и неуклюжие
– Лидочка! – наконец появилась на крыльце Александра Васильевна. – Иди к бабушке, бабушка что-то вкусненькое даст!
Лида к бабушке идти не желала. Крепко обняв мамины ноги, она повисла на них всем весом трехлетнего ребенка средней упитанности, такая себе хнычущая гирька в пятнадцать килограммов весом.
– Пойду с мамой на яботу! – прогудела она, пряча от бабушки лицо в складках Зоиного платья.
– Конечно! – ухватилась за спасительное предложение Зоя. – Я сейчас схожу спрошу разрешения у дяди бригадира и вернусь за тобой, хорошо?
Дочь отстранилась, не отпуская рук, и подняла заплаканное лицо, с надеждой уставившись на Зою. «Правда?» – вопрошали светло-серые чистые глаза. Зоя тяжело вздохнула и погладила растрепанные завитки волос на дочкиной макушке.
– Я побегу? А то дядя бригадир уйдет и спросить будет некого…
Девочка неохотно отступила. Зоя кинула быстрый виноватый взгляд на подбоченившуюся на крыльце мать и бегом бросилась со двора. От поселка до фермы было около километра, да еще предстояло пробежать задками до улицы Ленина, от которой и начиналась дорога к ферме, проходя между полем и лесополосой.
– Зимчук, Зоя! – сердито окликнул зоотехник Кузьмичев, едва она успела появиться возле телятника. – Ты где шляешься?
Зоя покраснела. Она одновременно чувствовала и вину, и возмущение. Вину за то, что не только у нее дома скучал ребенок, возмущение тем, что какой-то час за безумные дни и ночи – не повод орать на всю ферму, будто она была злостной прогульщицей.
Ферма гудела сутками: собирали с полей громадные рулоны сена и заканчивали второй покос, неудачный. Из-за отсутствия дождей трава почти не росла, пересыхая на корню. Гоняли на дальний выпас молочное стадо, так как на ближних есть было уже нечего, и едва поспевали вернуть скотину в коровники ко времени дойки, а тут еще и летний отел подоспел. Август, одним словом.
– Вы, Дмитрий Николаевич, совесть бы поимели, – неожиданно заступилась за Зою пожилая доярка Нина Ивановна, с которой они встретились по дороге к телятнику. – Зоинька, почитай, живет на ферме. Надо же и домой заглянуть? Что бы ваша Елена Михайловна без нее делала? Спасибо бы сказали…
– Ты, Ивановна, меня не совести. Отел идет. Благодарности будем потом раздавать, – пробурчал зоотехник. – Сейчас работать надо.
Зоя повернулась и поспешила в родильное отделение телятника, не слушая продолжения перепалки. У самых дверей подол ее ситцевого платья взметнул внезапный порыв горячего ветра, как будто грузовик мимо промчался. Удивленная, Зоя оглянулась. В надвигающихся сумерках небо на горизонте медленно наливалось тяжестью огромной тучи.
«Скорее бы уж полило! – подумала женщина, открывая дверь. – На такой жарище да без капли дождя кто угодно взбесится. Уж на что Кузьмичев мягкий, а и он срывается». – Она вздохнула.
В большом телятнике стоял привычный шум: в цехе первотела мычали коровы, разлученные с телятами и стельные; в ремонтном – жалобно звали мамаш новорожденные малыши, привязанные в своей выгородке; телята постарше возились в больших стойлах. Елена Кузьмичева – ветеринарный врач – только махнула Зое рукой из длинного прохода ремонтного цеха. Даже издалека она выглядела усталой. Зою снова накрыла волна стыда, и она заторопилась переодеваться.