Флавиан. Восхождение

Протоиерей Александр Борисович

— Батюшка! Алексей! — прямо на площадке у монастырского крыльца рядом с «мечтой джипера» стоит и окликает нас послушник Игорь!

Мы с Флавианом подошли к нему.

— Отче! Простите, что срываю с места, но надо срочно ехать! Отец Никифор каким-то образом договорился, чтобы Папу Герасима, которого сегодня из Лакку-Скити в Великую лавру перевозят, к нам в скит до завтрашнего утра погостить завезли! Это просто чуду подобно, так что садитесь и «на рывок»!

— А как же это... — растерялся я, — у меня только фотоаппарат с собой, а ноутбук в келье, успею сбегать?

—

Какой ноутбук! — возмутился Игорь. — Такое событие, может, раз в жизни бывает, такой старец и у нас до утра!

— По коням! — коротко скомандовал Флавиан, и сам первый быстро влез на свое «командирское» место.

— Вперед!

Ох уж эти афонские «раллисты»! Помните мое скромное описание езды с рыжим послушником Сергием в наш первый приезд на Афон?

Так вот!

Когда за рулем послушник Игорь, послушник Сергий, как сейчас говорит молодежь (и не только молодежь), «сидит и нервно курит»!

Что самое интересное, Флавиан, измучившийся от той же дороги, когда мы ехали по ней из скита в Пантелеимон, в этот раз дорогу словно и не заметил! И это при том, что пронеслись мы по ней (хотел сказать «пролетели», но это бы не соответствовало истине, все-таки L200 не самолет) раза в четыре быстрее, чем тогда. Нереально, но факт, сам смотрел по часам и по Флавиану. Доехал свежий и живой!

Судя по стоящему во дворе скита «лендроверу-дискавери» с греческими номерами, я догадался, что, скорее всего, Папу Герасима уже привезли в скит на этой машине, и, как выяснилось чуть позже, я не ошибся.

Едва мы въехали за ворота и припарковались рядом с «дискавери», как из дверей келейного корпуса вышли отец Никифор и с ним два греческих монаха, о чем-то оживленно по-гречески разговаривая. Греки подошли к своей машине как раз в тот момент, когда мы вылезали из своей, и, обменявшись с Флавианом и Игорем традиционными приветствиями, сели в свой «лендровер» и укатили.

Отец Никифор подошел к нам.

— Ну, отцы и братия! Подлинно, что «человек предполагает, а Господь располагает»! Только я вчера перед повечерием позвонил в Кавсокаливию, чтобы договориться о вашем визите к батюшке Герасиму, как мне говорят, что он в румынском Лакку-Скити и что его сегодня мимо нашего скита повезут в Великую лавру!

Я тут же перезвонил румынам в Лакку и попросил спросить у старца, не откажется ли он провести время до завтрашнего утра у нас в скиту, и через некоторое время мне сообщили, что Папа Герасим благословил привезти его к нам и оставить здесь до окончания утренней трапезы.

Самим румынам это, правда, не сильно понравилось, но против благословения старца никто и пикнуть не посмел!

— Отче! А где он сейчас? — не выдержал от радости я.

— Он... — не успел ответить отец Никифор.

— Здесь! Эвлогите, отцы! — раздался голос с крыльца.

— О, Кириос! — одновременно ответили обернувшиеся на этот голос отцы Флавиан и Никифор.

Мы все повернулись к крыльцу. Там, словно в раме картины или, точнее, иконы, в темном квадрате дверного проема стоял старец.

Это зрелище я не забуду до конца своих дней.

Я увидел ожившую икону. Причем ожившую не только в том отношении, что писанное красками изображение вдруг зашевелилось.

Нет!

Икона ожила тем, что привычный для нас строго-сосредоточенный одухотворенный лик святого вдруг расцвел (я не смог подобрать другого, более точного слова, именно расцвел) непередаваемым светом любви. Величественного внутреннего достоинства и в то же время поистине неисчерпаемой отеческой любви.

Старец был высок, худ, слегка согбен в плечах, но в то же время чувствовалась в его осанке какая-то особая стройность, словно неизгладимая дореволюционная офицерская выправка. Лицо его было правильным, иконописно красивым и словно каким-то забыто-знакомым. Где-то я такое лицо встречал, причем недавно...

Догадка вдруг озарила меня! Конечно! Сквозь старческие морщины, сквозь ореол сияющей седины я узнал черты незабываемого лика «монаха» Феологоса. И тот же самый взгляд!

Наверное, таким же взглядом, каким смотрел на нас в тот момент Папа Герасим, смотрел евангельский отец, встречая у ворот своих возвратившегося блудного сына...

Мы подошли к старцу под благословение, он как-то просто и ласково благословил нас, и мы прошли в архондарик. Отец Никифор усадил Папу Герасима во главе стола, тот, не придавая этому какого-либо значения, спокойно сел на указанное место и улыбнулся.

— Отче Никифоре! — обратился он с улыбкой к отцу скитоначальнику. — Где же «евлогия» для братии? У тебя же гости! — Старец указал взглядом на нас с Флавианом.

— Они, отче, не гости, — отшутился отец Никифор, сделав, однако, знак послушнику Иллариону, — они здесь почти что свои насельники! Да и уехали от нас только позавчера!

— Здесь все «насельники» и все «свои» в Доме Пречистой Богородицы, — молвил Папа Герасим, глядя на нас с Флавианом, — на сколько бы дней паломник ни приехал в Святой удел, если он приехал сюда за пищей духовной, в гости к нашей Владычице. В какой бы он монастырь или скит ни пришел, пока он под крышей этой обители, он ее насельник и послушник Игумении горы Афонской!

Старец снова улыбнулся.

— Значит, батюшка, — не выдержав, обратился к старцу я, забыв всякую «субординацию», — пока я здесь, я что же, вроде как монах? Несмотря на оставшихся в России жену и детей?

— А чем ты здесь занимаешься? — спросил в ответ старец.

— Как «чем»? — немного растерялся я. — Ну, молюсь с монахами на службах и сам по себе тоже молюсь, посещаю святыни разные, там тоже молюсь, фотографирую немного...

— Живешь по распорядку монастырскому, постишься с братией, посещаешь службы с братией, порою и послушания какие-нибудь монастырские выполняешь, так? — снова спросил Папа Герасим.

— Так! — согласился я.

— Ну а братия-то чем здесь занимается? — продолжал старец. — Тем же: молитвой, постом, послушаниями! А некоторые монахи тоже фотографируют, — старец, прищурившись, посмотрел на меня, — во-от такими фотоаппаратами! — Он с улыбкой развел руки в стороны на полметра.