Флёр
Шрифт:
— Мне кажется, он бесцеремонно познакомился с вами на борту судна еще до вашего приезда в Россию. Он шел напролом, как бык.
Флер перехватила его взгляд.
— Мы с ним встретились совершенно случайно. Он понятия не имел, кто я такая, а я не знала, кто он. Надеюсь, вы ничего ему не говорили обо мне?
Он стушевался.
— Нет, я… — он осекся. Потом начал снова: — Разве я плохо поступил, ничего ему не сообщив о вас, мой дорогой друг? Мы были хорошими друзьями, разве не так? Но, не надеясь на встречу с вами, я долго колебался, стоит ли вообще говорить о вас, боялся, что он превратно все истолкует.
Только друзья — вот как он характеризует их отношения. Мы были друзьями, и только. Но все в нем говорило о другом. Его взгляд, его прикосновение, тон голоса. Граф рассчитывал либо на ее мудрость, либо на глупость, чтобы убедить в том, что это была только дружба, но она-то знала, что это не так.
Флер была смущена, счастлива, обеспокоена, рада и одновременно насторожена. Но больше всего она чувствовала благословенное облегчение облегчение оттого, что снова вальсирует в его объятиях и он ее крепко прижимал к себе. Ей было с ним так уютно, будто в родном доме. Наслаждайся танцем, — убеждала она себя, чувствуя, как кружится у нее голова. Это не запрещается. Танец… только танец.
Он, к сожалению, очень быстро кончился. Музыка, еще раз вспыхнув, замерла, и наступила тишина. Без музыки нельзя продолжать полет. Грешная земля снова притягивала их, и они остановились, глядя друг на друга, посередине зала. Они снова стали обыкновенными смертными и были вынуждены подчиниться силе тяготения.
— Мне надо идти, к сожалению, придется вас оставить, — сказал он, держа ее за руки. — Мы с вашего позволения еще потанцуем? Позже, договорились?
— Да, — ответила Флер, убирая за спину руки. Он, улыбнувшись ей, отошел в сторону.
Тут же перед ней возник Максим Фрязин.
— До того как вами завладеет кто-то другой, кого вы, несомненно, найдете более неотразимым, не могли бы вы подарить следующий танец мне?
— Вы окажете мне честь, — проговорила она.
У нее на самом деле сильно кружилась голова. Ступни ног горели, они, казалось, просто прилипли к полу, а голова покачивалась из стороны в сторону, словно хилый саженец на ветру.
— Нет, — с серьезным видом возразил Фрязин, — это вы мне окажете честь.
Она не стала спорить. Как и Пэджет, Фрязин был неразговорчивым, и это сулило ей облегчение. Они молча стояли, ожидая, когда заиграет оркестр, поглядывая на других гостей, ищущих себе новых партнеров. Толпа, будто камушки в калейдоскопе, принимала все новые и новые конфигурации.
Бросив взгляд через образовавшийся просвет между танцующими в дальний конец зала, она увидела там Карева с Петром. Они, судя по всему, еле сдерживаясь, горячо спорили. Оба стояли, напружинившись, чуть подавшись вперед друг к другу. Вокруг них образовался необычный круг, радиус которого отражал смущение, охватившее гостей, стремившихся не замечать их дурного поведения. Петр, по-видимому, обличал в чем-то старшего брата, который молча выслушивал его с улыбкой, носившей явно провокационный характер.
Вероятно, их заметил и Фрязин.
— Как же они ненавидят друг друга, эти братья Каревы, — задумчиво заметил он.
Флер вздрогнула.
— В самом деле? Но почему?
— Бог знает, — пожал он плечами. — Может быть оттого,
— Но почему на балах?
— Не только, разумеется. Просто эта сценка мне многое напомнила. На балах ссоры возникают, как правило, из-за женщин. Но в других местах — по любому поводу. Карев-старший — человек императора, патриотически настроен, если хотите, а Петру наплевать на все это. Он вступил в полк хорошенько поразвлечься, а это вызывает у Карева ярость. Сергей считает его лентяем и абсолютно никчемным человеком, что в общем-то верно. Но почему бы ему и не быть таким?
Заиграла музыка, и Фрязин замолчал. Флер задумалась. Ей хотелось узнать, о чем спорили между собой братья. Через несколько минут она подумала, что у нее в руках оказался ключ. Она увидела графа Карева танцующим с Людмилой, а Петра нигде не было видно. Обычно ссорятся из-за женщин? Может, предметом обожания Петра на самом деле была Милочка? И Карев-старший сейчас танцевал с ней, чтобы досадить своему брату? Это, конечно, было неблагородно, но, вспоминая его провокационную, оскорбительную улыбку, Флер допускала, что такое вполне возможно. В любом случае, Милочка была еще слишком юной, чтобы всерьез заинтересовать его. Ее подозрения окрепли, когда она снова увидела их танцующими вместе. Милочка, как и мадам Бруннова, завороженно смотрела на своего партнера, считая его неотразимым.
Вечер доставлял Флер удовольствие, она не пропустила ни одного танца, и ей приходилось делать выбор между несколькими претендентами. Но странное чувство не покидало Флер, будто ее голова отделена от ног. Так как с ее лица не сходила приятная улыбка, а мысленно она витала где-то далеко-далеко, окружающие могли подумать, что она очень внимательная слушательница.
Было уже поздно, когда. Карев-старший пригласил ее на второй танец. Он сделал это с какой-то приятной бесцеремонностью, которая указывала на их старинную дружбу, даже интимные отношения.
— Простите, но я не имел возможности подойти раньше, — извинился он, — мне как хозяину надлежит развлекать своих гостей. Если бы не такой большой бал, я не отходил бы от вас весь вечер.
«Неужели вы говорите это искренне?» — Нет, она не спросила его вслух.
— Долг — прежде всего, — подтвердила Флер.
Она, конечно, вложила в свой ответ немного иронии, но он воспринял ее слова всерьез.
— Очень хочется, чтобы это понимал мой брат, но, похоже, он — человек безнадежный.
— Он мне нравится таким, как есть, — призналась Флер. — Но я не хотела бы попасть в зависимость от него.
— Мудро поступите, — ответил он. — У нас мало времени, не будем же тратить его на разговоры о Петре. Я хотел спросить у вас, не хотите ли вы провести лето у меня на даче в Шварцентурме?
Флер удивилась.
— Не знаю, право. И думаю, что это не понравится Полоцким — покинуть их, людей, оказавших мне гостеприимство…
— Разумеется, я их тоже приглашу к себе. Или лучше это сделает Роза. Она завтра заедет к вам и официально вручит приглашение. В этом нет ничего особенного. Никто в Петербурге не остается на лето, здесь становится просто невыносимо.