Флэш по-королевски
Шрифт:
Видимо, эти мысли отразились у меня на лице, поскольку он опять рассмеялся и нанес рубящий удар.
— Можешь выбрать, как ты хочешь умереть, — бросил он. — Изящный укол? Или добрый удар с замаха — такой начисто срубает голову с плеч!
С этими словами он насел на меня; я сопротивлялся как мог, пока не уперся спиной в стену. Его клинок был повсюду: то угрожая моему лицу, то груди; то с левого фланга, то на уровне шеи. Даже не знаю, как мне удалось отразить все эти уколы и выпады, так как Руди был самым стремительным человеком из всех, кого мне приходилось встречать, а кисть его была тверда, как стальная пружина. Он прижал
— Смелее, Крафтштайн! — прокричал Штарнберг. — Это ведь всего-навсего кучка пахарей! Огня, ребята! Скиньте их в озеро!
Он ободряюще взмахнул саблей, и я, пользуясь моментом, нанес ему страшный удар в голову. Боже, я почти достал его, но в последний миг ему удалось отвести мой клинок, и вот он уже теснит меня снова. Атака была столь яростной, что мне пришлось поднырнуть под его саблю и обратиться в бегство.
— Стой и дерись, черт тебя побери! — кричит он, преследуя меня. — Вы все там такие трусливые зайцы в своей Британии? Стой и дерись!
— Чего ради? — спрашиваю я. — Чтобы ты мог похвастать своим мастерством клинка, иностранный фигляр? Поймай меня, раз ты такой шустрый! Давай же!
В любой другой день это было последнее, что мне пришло бы в голову сказать, но сейчас я знал, что делаю. Когда Руди пошел за мной, я заметил, как он пошатывается, а приняв стойку, покачивается из стороны в сторону. Его повело из-за раны и усталости, при всей скорости и искусстве запас сил у него было не сравнить с моим. Если мне удастся увести его из холла, где он может позвать своих, я получу шанс достаточно измотать противника и покончить с ним или хотя бы протянуть до появления на сцене Заптена с его недотепами-датчанами. Так что я кинулся к тюремному коридору, обзывая Штарнберга австрийским сводником, взломщиком спален, гейдельбергским сутенером и прочими именами, приходившими мне на ум.
Вполне может статься, его и не требовалось подбадривать, прозвища только веселили Руди, но он следовал за мной не торопясь: топ-топ, топ-топ, держа руку с саблей как пику, занесенную для укола. Я быстро отступал по коридору, стараясь держать его на расстоянии, и вскоре оказался на лестнице. Теперь пошло легче, потому что строитель, кто бы он ни был, хорошо знал свое дело: ступеньки закручивались спиралью вправо, так что стена прикрывала мой открытый фланг, в то время как Руди открывался сбоку.
— Ты не можешь бежать вечно, — кричит он, рубя тыльной стороной.
— То же самое говорили Веллингтону, — отвечаю я, приняв удар гардой. — И где только тебя фехтовать учили, паяц опереточный?
— Собака лает, — хохочет он. — Дай-ка выйдем на ровное место, тогда поглядим, как ты умеешь фехтовать, не прячась за стенкой.
Руди опрометью кинулся вниз, держась у стены, и мне пришлось отпрыгнуть и помчаться вниз сломя голову. Он висел у меня на плечах, но я отмахнулся парой круговых и скатился по ступенькам. Споткнувшись на последней из них, я сумел восстановить равновесие как раз в тот момент, когда Штарнберг вслед за мной спустился на площадку.
— На сей раз ты влип, актер, — говорит он, останавливаясь, чтобы отбросить прядь волос с глаз. Дышал он тяжело, но и я тоже: если у него не иссякли силы, со мной скоро будет все кончено. Руди медленно приближался ко мне, описывая саблей неспешные круги;
— Бежать почти уже некуда, — говорит он. — Знаешь ли ты молитвы, английский трус?
Я был слишком занят, чтобы отвечать на колкости: пот лился с меня ручьями, а правая кисть невыносимо болела. Но и у него дела шли не лучше: его сабля рассекла воздух в неудачном замахе, и он пошатнулся. В отчаянии я решился на знаменитый фокус старины Флэши: резкий тычок в лицо, мощный пинок в промежность и сокрушительный рубящий удар сверху вниз саблей. Но пока я ходил в школу, Руди уже заканчивал университет: шаг в сторону, и мои тычок с пинком прошли мимо, и не отложи я свой коронный удар в пользу нетрадиционного парирующего движения в купе с воплем испуга — мне бы настал конец. Но даже так острие его сабли успело рассечь мне левое предплечье. Он приостановился, чтобы перевести дух и поиздеваться надо мной.
— Значит, так вот дерутся джентльмены в Англии? — говорит. — Не удивительно, что вы побеждаете в войнах.
— Кто бы говорил: сам исподтишка тыкаешь, как уличный мальчишка, — мне было не по себе после пережитой опасности, и я был рад передышке. — Ты когда в последний раз честно дрался?
— Дай-ка вспомню, — говорит он, снова становясь ангард и проводя пробную атаку. — Году в сорок пятом или сорок шестом — я тогда молодой был. Но до тебя мне далеко.
Обозначив удар в голову, он вдруг сделал резкий выпад, и, пока я растерялся, едва не проткнул меня насквозь. Но его подвела усталость: острие прошло мимо цели.
— И кто из нас джентльмен? — вскричал я, но ответом мне был только смех и быстрая атака, почти прижавшая меня к решетке темницы Карла-Густава. Я успел бросить взгляд назад — дверь решетки была отворена, и мне понадобилось мгновение, чтобы проскочить внутрь и хлопнуть дверью перед Руди. Тот успел-таки просунуть ногу, и мы стали бороться, поливая друг друга ругательствами. Мой вес уже брал верх, когда сзади раздался крик и что-то врезалось в прутья решетки рядом с моей головой. Это была оловянная миска: этот чертов Карл-Густав был не только жив, но еще и метал в меня свою утварь. Инстинктивно я ослабил напор, а Руди налег, и меня отбросило на середину комнаты как раз в тот миг, когда венценосный идиот запустил в меня стулом, но, по счастью, промазал.
— Я же на твоей стороне, чокнутый ублюдок! — завопил я. — Кидай в него!
Но у него не осталось уже ничего, кроме лампы, а ему явно не хотелось остаться в темноте — он стоял и смотрел, как Штарнберг наседает на меня что есть силы. Я сопротивлялся как мог. Наши сабли сцепились эфесами, и мы боролись и пинали друг друга, пока Руди не умудрился высвободиться. Мне удалось задеть его левое плечо, и он с грязным ругательством ринулся в новую атаку.
— Значит, вы отправитесь туда вместе, — вскричал Руди и погнал меня по темнице. Его плечо и голова кровоточили, он едва не падал, но все равно смеялся мне в лицо, сближаясь для смертельного удара.