Флеш Рояль
Шрифт:
Сразу инстинктивно отшатнулась от протянутой руки, но затем вдохнула и вложила в его ладонь свою, затянутую кружевной митенкой, другая рука легла ей на лопатку, Тимур вывел на середину зала Маргариту, и полилась музыка. И у Динки подкосились ноги.
Она упала бы, если бы Максим не подхватил, а с нее словно кожу содрали живьем, так болезненны были эти прикосновения. И эта музыка. Вальс Доги. Она не выдержала, подняла глаза и натолкнулась на пустой, ничего не выражающий взгляд. Опустила ресницы и услышала тихое «раз-два-три, раз-два-три», ноги сами послушно подстроились к заданному темпу, и они заскользили по паркету
Скрипки визгливо стонали, словно кто-то настойчиво тер по стеклу наждачкой, скребками царапали прямо по сердцу, и Динка, как ни вслушивалась, не могла разобрать мелодию за этими плачущими, выворачивающими наизнанку душу звуками. А потом Максим начал кружиться, и она ухватилась за него, чувствуя, что теряет опору, а он крепче сжал руки, и тогда Динка набралась храбрости и снова подняла взгляд. И чуть не закричала.
В его глазах было столько боли, что она едва не остановилась, но он удержал ее, заставляя делать полный оборот на каждое «раз», и Дина, оглушенная, продолжала смотреть на Макса. Как эта музыка могла раньше казаться ей торжественной и печальной? Разве она не слышала, что в каждом звуке, в каждом аккорде сквозит обреченность?
Дина не выдержала, разлепила непослушные губы и беззвучно прошептала:
— Почему?
И так же по губам прочитала ответ:
— Молчи, Дина…
Скрипки продолжали визжать и стенать, терзая смычками не струны, а ее запредельно натянутые нервы, наматывали на колышки оголенные окончания, и когда музыка достигла пика, она не выдержала, зажмурилась и закрыла руками уши.
Но Максим снова не дал ей остановиться, одной рукой прижал к себе, а вторую переплел со своей, и она изо всех сил впилась ногтями в его ладонь. Шпильки полетели в разные стороны, волосы тяжелой волной упали на спину, свободной рукой Динка сорвала фату и отбросила подальше, а сама схватилась за его затылок.
Они неслись по кругу, проворачиваясь на каждую сильную долю, Динкины волосы взметались на каждом повороте, и со стороны это наверняка выглядело красиво. А они неотрывно смотрели друг на друга, и Дина с ужасом понимала, что ничего не изменилось, он любит ее, продолжает любить. Почему тогда он позволяет делать это с ней, с ними обоими? И зачем они оба ей лгут? Почему никто не может просто сказать правду?
Музыка закончилась. Динка безуспешно пыталась выровнять дыхание и слышала рядом сбитое, тяжелое дыхание Максима. Макс запрокинул голову вверх, но уже через секунду выпрямился, его глаза снова были чужими и холодными. Он сунул руку во внутренний карман пиджака и повернулся к ней. На ладони, кое-где до крови ободранной ее ногтями, лежали несколько разноцветных резинок для денег.
Динка облизнула пересохшие губы, тело совсем не слушалось, она с трудом нашла в себе силы пошевелить пальцами и сгребла резинки. А сзади ее уже разворачивали и собственнически тянули руки Тимура, кто-то кричал «Горько!», она извернулась, выискивая глазами Макса, но увидела только его спину, а губы уже были захвачены губами Тимура.
Он застал ее врасплох, и в этот раз поцелуй вышел настоящим и глубоким, она упиралась в его плечи, пытаясь вырваться, но только выдохлась, а потом сдалась, увидев, как Марго подходит к Максиму и прижимается к нему всем телом.
Наконец Тимур выпустил ее, целуя глаза и виски, а она повернулась и направилась к выходу.
— Мне нужно привести
***
Динка очнулась и поняла, что лежит на диване у себя в комнате, одетая по-прежнему в свадебное платье, а где-то за стенкой слышатся мужские голоса. Попыталась встать, от резкого движения закружилась голова, и она снова села на диван.
Сколько она проспала? Судя по тому, что за окнами еще темно, недолго, потому что, когда Тимур с Максимом привезли ее сюда, уже стемнело. Они вливали в нее воду, заставляли пить еще и еще, ее выворачивало наизнанку, а они снова заставляли ее пить. Тимур придерживал волосы, пока ее сотрясали спазмы и успокаивал, как ребенка. Странное дело, раньше бы она от стыда умерла, а теперь ей абсолютно все равно. Может, потому что она уже умерла?
Тимур ее умыл, отнес и уложил на диван, а ее продолжало мутить, и еще этот мерзкий привкус во рту. Она приковыляла на кухню, держась за стенку и схватила нож. Ей даже сейчас было смешно вспоминать, как они оцепенели, глядя на нее, и начали обходить осторожно, словно она пойманный лазутчик, еще чуть-чуть и кинулись бы на нее оба, выкручивая руки. А она теряла равновесие и пыталась удержаться, балансируя рукой с ножом, вызывая у обоих мужчин очередные волны дикой паники.
Наконец, обессилев, сползла по стенке и уткнулась в колени, уронив руку с ножом.
— Диночка, дай мне нож, — позвал Тимур, присаживаясь рядом на корточки.
— Лимон, — она подняла голову и сипло повторила, — я хочу отрезать лимон.
Максим спрятался за ладонями и принялся лихорадочно тереть лицо. А этот что вообще здесь делает? Перед ней возникло блюдце с нарезанными ломтиками лимона, присыпанными сахаром.
— Много не давай, Тимур, ее опять стошнит.
— Меня от вас сейчас стошнит, — просипела, — от обоих.
Съела все ломтики, облизала пальцы и пошла по стенке назад, качаясь и спотыкаясь на каждом шагу. Они оба шагнули следом, желая помочь, но она обернулась и угрожающе-предупредительно вскинула руку, вытянув ее перед собой.
— Пошли вон. Оба…
Ей было так холодно, что у нее зубы стучали. Но все равно дошла до комнаты сама и упала на диван совершенно без сил. А сейчас стояла у приоткрытой двери и вслушивалась в доносящиеся звуки. Судя по всему, мужчины пили в гостиной и пили уже давно. Вдвоем. Она постаралась неслышно подойти ближе и снова прислушалась. Говорили… о делах. Какой-то Михаль, Сохо, Клещ. И это когда она чуть ли не при смерти лежит через стенку? Мужчины, одно слово. Матерное…
— Ладно я пойду. Тимур, — пауза, — можно я только посмотрю на нее?..
Видимо Тимур позволил, и Динка опрометью бросилась к себе, улеглась на бок и закрыла глаза. Скрипнула дверь, Максим подошел и присел рядом на корточки. Она держала веки плотно закрытыми, но при этом отчетливо понимала, что происходит вокруг. В дверном проеме стоял Тимур. Постоял немного и ушел, и дверь потихоньку закрылась.
Она чувствовала его руку на своих волосах, он гладил их, пропускал сквозь пальцы, а потом придвинулся ближе. Ее сердце бухало так, что слышно было, наверное, соседям из всех прилегающих квартир, но Максим ничего не замечал, а склонился еще ниже и осторожно прикоснулся губами к ее щеке.