Флэшбэк

Симмонс Дэн

Сомнения насчет того, правильно ли сделали Соединенные Штаты во втором десятилетии двадцать первого века, объявив о желании играть новую, более скромную роль, стать «всего лишь одним из множества государств». Да, профессор Джордж Леонард Фокс как интеллектуал глубоко скептически относился ко всему, хотя бы отдаленно напоминавшему вульгарный патриотизм, — но разве не было в Америке чего-то неповторимого… кроме того, в чем ее часто обвиняли: расизма, сексизма, империализма и хищнического капитализма?

Второе десятилетие века катилось, давя множество людей по всему миру при помощи банкротств,

обвалов, компромиссов с непримиримыми агрессорами. И Леонард начал спрашивать себя — и даже задавать вопросы Нубии: не было ли все-таки чего-то исключительного в старых американских воззрениях и мощи Соединенных Штатов?

— Вряд ли стоило ждать большего от человека, который родился в вонючие пятидесятые, — сказала ему Нубия незадолго до расставания. — Ты всегда будешь жить в своих вонючих пятидесятых, вместе с сенатором Джорджем Маккарти и Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности.

Он не стал говорить, что Маккарти [44] звали не так. Нубия была на двадцать один год моложе Леонарда. И к тому же красавица. Он до сих пор тосковал по ней.

Но Леонард считал, что ее обвинения несправедливы. Он как-то объяснил жене, что не помнит «охоту на ведьм», то есть на коммунистов, в начале 1950-х, потому что родился в 1958-м. Леонард даже не мог рассказать ей о рок-музыке 60-х с ее наркотиками, призывами к любви и миру: ему было всего двенадцать, когда закончилось это десятилетие.

44

Маккарти, Джозеф (1908–1957) — американский сенатор, один из инициаторов «охоты за ведьмами» в 1950-е годы.

Да, реальный мир времен его детства казался Леонарду… каким? Более упорядоченным. Более разумным. Более безопасным. Даже более чистым, как понимал он теперь.

Но, рассуждал Леонард (как все прогрессивные либеральные демократы и интеллектуалы в те времена, когда он женился на Нубии, — ему только-только исполнилось пятьдесят, а заведующему его английской кафедрой, его красавице невесте еще не было тридцати, и она вела внутрикафедральную борьбу за власть), страна была бы другой, если бы правые не оставили Обаме рухнувшую экономику и внешнюю политику, отмеченную повсеместными провалами. (Вот только если рассуждать дальше без самообмана, то выходило так: он не помнил, чтобы экономика действительно рушилась, а внешняя политика терпела катастрофические провалы, когда ему было тридцать, сорок, пятьдесят лет.)

Году в 2011-м или 2012-м, перед тем как Нубия бросила его и он уехал из Колорадо на преподавательскую работу в Лос-Анджелес, Леонард задавал вопросы разным профессорам-экономистам из Колорадского университета: что происходит с затянувшейся до бесконечности рецессией и постоянным кризисом финансов, рынка недвижимости, налоговых поступлений и так далее? (Леонард никогда не проявлял ни малейшего интереса к экономике: он не воспринимал ее как серьезную дисциплину, подлежащую изучению, и тем более как науку. Но к кому еще обращаться в такие времена?)

Пять-шесть ведущих университетских экономистов пытались объяснить, что серьезные

конвульсии только начинаются; в их заумных словах сквозила надежда. Леонард старался вникать в объяснения и достиг в этом некоторого успеха. Но его так ни в чем и не убедили.

Потом случайно, на вечеринке у профессора классической литературы в предгорьях над Боулдером, Леонард оказался в компании древнего экс-преподавателя экономики, который за выпивкой выслушал вопросы Леонарда и вытащил из портфеля маленький ноутбук. (В те времена телефоны и компьютеры не были еще единым устройством.) Старый сморщенный профессор, уже хорошо набравшийся виски, вывел на экран график и показал его Леонарду. Потом он переправил этот график Леонарду по электронной почте. Распечатка с ним все еще где-то валялась.

Этот старый график демонстрировал сценарий ежегодного роста государственного долга на 8 %, начиная с 2010-го. Долг был показан как процент от ВВП. График основывался на разных прогнозах роста, в диапазоне от минус 1 % до вполне приемлемых (но так никогда и не достигнутых) 4 %.

При этих никогда не достигнутых 4 % государственный долг должен был достичь 100 % ВВП к 2015 году. Но экономика развивалась не так динамично, и фактически отношение долга к ВВП составило 120 %.

Сценарий роста национального долга, составленный старым экономистом, показывал, что к 2035 году, даже при четырехпроцентном росте экономики, долг равнялся бы 220 % ВВП. До 2035-го оставалось еще три года, но Леонард знал, что это соотношение уже составляет 500 %.

График старика профессора заканчивался 2045 годом. Прогноз давал всего 320 % при все том же четырехпроцентном росте и 1800 % при отрицательной динамике (минус 1 %).

Леонард знал, что Соединенные Штаты никогда не достигнут невероятного показателя в 1800 %. Америка уже несколько лет как стала банкротом.

— Я вместе с тремя другими экономистами составил этот график четыре года назад, — невнятно пробормотал старый пьяный либертарианец. (По крайней мере, теперь Леонард не без тревоги считал его либертарианцем.) — Все дело в том, что этот треклятый долг перерастает треклятый ВВП, как это случилось в Японии. А теперь дракон явился сюда и пожирает нас. Ясно?

— Нет, — ответил Леонард. Но какой-то частью разума он уже тогда понимал это.

— Вот, — сказал старый экономист и вывел на экран другой график.

Он демонстрировал риски, связанные с ростом социальных расходов. Кривые на графике показывали, что обязательные социальные расходы — социальное страхование, «Медикэр», «Медикейд» [45] и сотни других федеральных программ — превзойдут общие доходы федерального правительства в период между 2030 и 2040 годами.

Теперь Леонард знал, что этот график был ошибочен. На самом деле обязательные социальные выплаты превысили государственные доходы к 2022 году, приблизительно в то время, когда страна официально объявила о своем банкротстве.

45

Федеральные программы в области здравоохранения.