Флэшбэк
Шрифт:
— Значит, вы флэшбэчите, чтобы проводить время с ними, — устало сказал Ник.
Он еще собирался сегодня в Боулдер, чтобы переговорить с Дереком Дином в Наропе. Но сил ехать в такую даль, а тем более вести еще один разговор, уже не оставалось.
— Никогда, — сказал Дэнни Оз.
Ник выпрямился и удивленно поднял бровь. Оз улыбнулся с почти безграничной печалью и стряхнул пепел с сигареты.
— Я ни разу не использовал флэшбэк, чтобы вернуться к семье.
— А для чего тогда? На что вы флэшбэчили, мистер Оз?
Следовало бы добавить вежливую фразу, например, «если вы не против такого вопроса», но Ник забыл, что больше
— На день нападения. Я снова и снова воспроизвожу день гибели моей страны. Каждый день моей жизни. Каждый раз, когда флэшбэчу.
Видимо, на лице Ника появилось недоверчивое выражение. Оз кивнул, словно давая понять, что понимает чувства собеседника.
— В этот момент я вместе с другом-археологом был на раскопках в южном Израиле, в Беэр-Шеве, — сказал он. — Считалось, что это остатки библейского города Беэр-Шевы.
Ник никогда о таком не слышал, но, с другой стороны, он тридцать с лишним лет не перечитывал Библию и плохо знал географию. Да и к чему теперь знать географию мертвой зоны?
— Беэр-Шева располагалась к северу от экспериментальной фермы Хават-Машаш, — прибавил Оз.
Об этом Ник определенно слышал. После уничтожения Израиля об экспериментальной ферме Хават-Машаш узнали все. Как выяснилось, ферма была прикрытием для подземной лаборатории по выпуску бактериологического оружия: именно там осуществили разработку и наладили массовое производство наркотика, известного теперь под названием «флэшбэк». Он задумывался как экспериментальный препарат неврологического действия для использования при допросах. Препарат похитили со склада лаборатории Хават-Машаш и начали продавать в Европе и на Ближнем Востоке за много месяцев до уничтожения Израиля.
Ник упомянул об этом географическом совпадении. Поэт покачал головой.
— Не думаю, что там была биологическая лаборатория, мистер Боттом. Я много лет провел в этом районе со своими друзьями-археологами. У меня были и другие друзья, которые работали на реальной ферме Хават-Машаш, помогали управлять ею. Там не было тайных бункеров. На ферме занимались сельскохозяйственными исследованиями. А если и разрабатывали секретные вещества, хоть в какой-то мере близкие к наркотикам, то это были средства для улучшения пестицидов, чтобы уменьшить урон для окружающей среды.
Ник пожал плечами. Пусть Оз отрицает это, если ему нравится. После падения бомб всем стало известно, что флэшбэк создали в лаборатории Хават-Машаш, где работали над бактериологическим оружием. Некоторые считали, что ядерная атака явилась — по крайней мере, отчасти — наказанием за утечку наркотика со склада, его копирование и распространение. Нику было все равно, так это или нет.
— А чем поэт занимался на археологических раскопках? — спросил Ник. Он полез было в карман спортивной куртки, где в годы службы носил маленькую записную книжку, но не нашел ее там.
— Я писал цикл стихов о пересечении времен, о сосуществовании прошлого и настоящего и об энергетике некоторых мест на земле, дающей нам увидеть это.
— Похоже на научную фантастику.
Дэнни Оз кивнул, щурясь сквозь дым, потом стряхнул пепел.
— Да, похоже. Во всяком случае, я провел в Беэр-Шеве несколько дней с Тоби Герцогом, внуком археолога из Тель-Авивского университета. Этот археолог со своей командой первым начал там раскопки. Они обнаружили новую систему емкостей, более глубоких и обширных, чем громадные
55
Принятое в иврите название еврейского Священного Писания, практически полностью соответствующего христианскому Ветхому Завету.
— И вы спаслись потому, что находились под землей, — нетерпеливо сказал Ник.
Оз улыбнулся и закурил новую сигарету.
— Именно так, мистер Боттом. Вы никогда не задумывались о том, каким образом древние строители освещали свои пещеры и глубокие туннели? Скажем, в индийских храмовых пещерах, Эллоре или Аджанте.
«Нет», — подумал Ник.
— Факелами? — предположил он.
— Часто — да. Но иногда они делали то, что сделали мы в Тель-Беэр-Шеве. Генератор, который привез Тоби Герцог, сломался, и его аспиранты установили несколько больших зеркал так, чтобы солнечный свет попадал в отводы пещеры, — по зеркалу на каждом повороте. Вот так я и видел конец света, мистер Боттом. Отраженным девять раз в зеркале размером четыре на шесть футов.
Ник ничего не сказал. Где-то неподалеку, в палатке или лачуге, то ли напевал, то ли стонал от боли старик.
— Если уж речь зашла о зеркалах… — улыбнулся Оз. — Сегодня многие зеркала здесь прикрыты. Мои двоюродные братья — более ортодоксальные иудеи, чем я, — сидят шиву [56] по их раввину, недавно умершему от рака прямой кишки. Думаю, пришло время для сеудат хавраах — трапезы утешения. Не хотите яйцо вкрутую, мистер Боттом?
Ник покачал головой.
56
Иудейский поминальный обряд.
— Значит, вы сказали Кэйго, что флэшбэчите на воспоминания о взрывах, которые видели в зеркале?
— Ядерных взрывах, — поправил Оз. — Одиннадцать взрывов, и все были видны из Тель-Беэр-Шевы. Но я не сказал об этом молодому мистеру Накамуре: как я уже говорил, он об этом не спрашивал. Его больше интересовало, насколько распространен флэшбэк в лагере, как мы его покупаем, почему власти разрешают это и так далее.
Ник подумал, что, пожалуй, пора уходить. Этот сумасшедший старый поэт не может сообщить ничего интересного.
— Вы когда-нибудь видели ядерный взрыв, мистер Боттом?
— Только по телевизору, мистер Оз.
Поэт выдохнул еще одно облачко дыма, словно за ним можно было спрятаться.
— Мы, конечно, были в курсе, что у Ирана и Сирии есть ядерное оружие. Но «Моссад» и израильское руководство, я уверен, не знали, что зарождающийся Халифат уже производит примитивные термоядерные боеголовки. Да, слишком тяжелые для установки на ракету или самолет. Но, как известно, доставка того, что предназначалось для нас, не требовала ни ракет, ни самолетов.