Флэшмен в Большой игре
Шрифт:
— Не надо… я все скажу вам! Не давайте им снова крутить колесо! Клянусь, я скажу всю правду… только не позволяйте им делать это опять… о, Боже, только не снова!
— Ну? — спросил он и я понял, что ждать больше нечего — еще одного оборота я бы не пережил.
— Генерал Роуз… — мой шепот доносился до меня словно издалека. — Я из его штаба… он послал меня… повидаться с рани… пожалуйста, это правда, Богом клянусь! О, скажите, чтобы они отпустили меня!
— Продолжай, — проговорил этот ужасный голос. — Что ты должен был передать?
— Я должен был попросить ее…
Я смотрел в его ужасные глаза, видя
Я был настолько истерзан болью, что мне трудно было держать глаза открытыми, так что я и не пытался это делать. Однако услышал ее удивленный вскрик, а затем что-то забормотал камергер, и Игнатьев отступил куда-то назад. А потом, поверите или нет, первое, что она сказала, было: «Прекратите это немедленно! Прекратите, слышите?» — как будто она была юной учительницей, которая вдруг зашла в класс и поймала маленького Джонни за баловством с чернильницей. Готов поклясться, что она даже топала ножкой, говоря это, и тогда, в полубеспамятстве от боли, я подумал, как смешно это звучит; и затем неожиданно с последним рывком, который заставил меня вскрикнуть от боли, чудовищное напряжение моих конечностей вдруг ослабло и я повис на колесе, пытаясь вызволить из оков мои измученные ноги. Однако с гордостью должен отметить, что я все же сохранил свое самообладание.
— Ты ничего от меня не добьешься! — заорал я. — Ты, русская собака, — лучше уж я умру!
Я слегка приоткрыл один глаз, глядя, какое это произвело впечатление, но принцесса была слишком занята, изливая свой гнев на Игнатьева.
— Это делается по вашему приказу? — (Господи, что за милый голос!) — Знаете, кто он?
Должен отметить, Игнатьев встретил эту ее бурю, не моргнув и глазом, правда, он все же отбросил сигарету, прежде чем слегка поклониться принцессе.
— Это шпион, ваше высочество, который прокрался в ваш город переодетым — как вы сами можете это видеть.
— Это — британский офицер! — она дрожала от гнева всем телом — от покрытой белой вуалью головки до маленьких ножек, обутых в усыпанные жемчугом сандалии. — Это посланец Сиркара, который доставил мне письмо. Мне! — и она снова топнула ножкой. — И где же оно?
Игнатьев вынул письмо из-за пояса и молча протянул ей. Она прочла, небрежно скомкала листок и взглянула графу прямо в лицо.
— Шер-Хан сказал, что ему было приказано отдать письмо мне лично в руки. — Она все еще сдерживала свой гнев, хотя и с большим усилием. — Но увидев его с письмом, вы спросили, что это за бумага, и этот дурак отдал ее вам. А прочитав послание, вы осмелились допрашивать этого человека, не поставив меня в известность…
— Это было подозрительное письмо, ваше высочество, — совершенно спокойно заметил Игнатьев. — И абсолютно
— Ты, проклятый лжец! — прохрипел я, — ты чертовски хорошо знаешь, кто я! Не слушай его, Лакшми, высочество, эта свинья охотилась за мной! Он хотел убить меня — просто от злости!
Она лишь мельком взглянула на меня и снова обернулась к Игнатьеву.
— Шпион он или нет — здесь все решаю я. Иногда мне кажется, что вы забываете об этом, граф Игнатьев.
Некоторое время она пристально смотрела ему прямо в глаза, а затем резко отвернулась, глянула на меня и отвела глаза — а все мы ждали в мертвой тишине. Наконец рани спокойно сказала:
— Я сама разберусь с этим человеком и решу, что с ним делать. — Она обернулась к Игнатьеву. — Вы можете идти, граф.
Он поклонился и заметил:
— Сожалею, если помешал вашему высочеству. Если я и сделал это, то только из преданности делу, которому мы оба служим — правительство вашего высочества… — тут он сделал паузу, — и властитель моей империи. Я не исполнил бы своего долга перед обоими, если бы не напомнил вам, что этот человек — один из наиболее опасных и печально известных британских агентов, а значит…
— Я отлично знаю, кто он и кем является, — спокойно сказала она, и этот сукин сын с разноцветными глазами, не произнес больше ни слова, лишь поклонился и вышел вон, а два стражника поспешили за ним, торопливо произнеся «салам», когда проходили мимо принцессы. Они взбежали по лестнице вслед за Игнатьевым и Шер-Хан закрыл за ними двери. Мы вчетвером остались в теплой компании — Лакшмибай, застывшая блестящей белой статуей, настороженно замерший маленький камергер, Шер-Хан у дверей и Гарри Флэшмен, эсквайр, изображающий протестантского мученика. Мне было чертовски неудобно, но что-то подсказало мне, что благодарное бормотание будет сейчас в самый раз, так что я сказал насколько мог спокойно:
— Благодарю вас, ваше высочество. Простите, что не могу достойно поклониться вам, но обстоятельства…
Как видите, все было весьма галантно, но страшная боль по-прежнему терзала мои руки и ноги, так что я с трудом держался, чтобы не застонать. Принцесса все еще стояла и смотрела на меня достаточно безразлично, так что я с надеждой добавил:
— Если бы ваш хавилдаросвободил меня…
Но ни один мускул не дрогнул на ее лице, и меня вдруг пробрала дрожь под твердым взглядом этих темных глаз, которые так ярко сияли на ее смуглой коже. Какого черта она вдруг уставилась на меня, все еще висящего на этом проклятом орудии пытки, и до сих пор не улыбнулась мне, даже не дав понять, что узнала меня? Я лихорадочно размышлял об этом, пока рани стояла, разглядывая меня и о чем-то размышляя, затем она соизволила приблизиться на расстояние ярда и заговорила спокойным и твердым голосом.
— Что он хотел узнать у вас?
От звука ее голоса у меня перехватило дыхание, но я все же вскинул голову.
— Он хотел узнать, что у меня за дело к вашему высочеству.
Ее взгляд скользнул по цепям на моих запястьях, а потом по моему лицу.
— И вы сказали ему?
— Конечно же, нет, — я подумал, что смелая улыбка не помешает и попытался выдавить на лице что-то в этом роде. — Я люблю, когда мне задают вопросы, но вежливо.
Рани повернула голову к маленькому камергеру.