Флибустьер времени. «Сарынь на кичку!»
Шрифт:
Русских солдат здесь явно не любили. Нет, точнее будет сказать, русских, а также других неверных здесь не любили и презирали. И это Аркадия ни капельки не удивляло, насмотрелся он на чеченцев ещё на улицах русских городов. Но самое странное, эти чеченцы, вдали от телекамер западных журналистов и готовых грудью стать на их защиту (зная, что ничего этой груди не угрожает) правозащитников, вели себя вызывающе. Нормальные люди
Его взвод, среди многих прочих, несколько дней лазил по этим, по ощущениям вполне вражеским, горам, дважды подвергался обстрелам из леса, чудом не приведшим к ранению или гибели солдат. До этого пастбища он добрался с одним из отделений своего взвода, и не надо было быть выдающимся физиономистом, чтобы из опасения за собственную жизнь вести себя с русскими солдатами предельно вежливо. Однако то ли из-за недостатка ума, то ли из-за избытка гордыни, но большая, семь человек, чеченская семья, от её пожилого главы до его внучек и внучат, встретила русских откровенно недоброжелательно. Плотный, но не толстый, среднего роста, с густой проседью в бороде, но вряд ли достигший возраста аксакала, чеченец сразу сообщил солдатам, что здесь живут близкие родственники САМОГО Кадырова, а его два сына допущены до охраны тела нового лидера Чечни.
Но солдаты и их командир в тот момент чихать хотели на человека, открывающего ногой двери в самый главный кабинет России. В ответ на враждебную встречу они устроили у чечена, при полном попустительстве Аркадия, тщательнейший обыск, трудно отличимый от погрома. В ходе которого вскоре нашли яму с русскими рабами. Двумя живыми и одним мёртвым. При осмотре трупа бросились в глаза следы жесточайших побоев, скорее всего палкой. Освобождённые рабы, увидев своих солдат, взахлёб стали рассказывать о зверствах, чинимых всеми членами чеченской семьи над ними и другими русскими, к тому дню уже замученными насмерть.
Окончательным приговором чеченцам стал выкрик самого юного из них:
– Вы не посмеете нам ничего сделать! Убирайтесь прочь, грязные урусы! Я…
Автоматная очередь сбила юного гордеца на землю, и услышать, что он хотел сказать, никому суждено не было. С несколькими дырками в лёгких не очень-то поговоришь. У одного из солдат не выдержали нервы. Его очередь послужила толчком к действиям другим. Застучали автоматы остальных солдат, и горцы, сбившиеся к тому времени в кучу, попадали один за другим. Вслед за хозяевами пали и охранявшие стадо овчарки, единственные, кто пытался оказать здесь сопротивление расправе.
У Аркадия нервы были крепче, он стрельбы не открывал. Стоял и наблюдал за расстрелом женщин и детей. Теперь ему предстояло решать, что делать дальше. Пытаться свалить вину за преступление на подчинённых было не только бесчестно, но и глупо. Виновен в таком случае всегда командир. Тем более если правда то, чем хвастался чеченец, родство расстрелянных с Кадыровым, смерть угрожала всем участникам этого действа. Чечены продолжали жить в средневековье, и кровную месть у них никто не отменял. Психоз одного солдата, вылетевшего из Московского университета Бориса Извольского («как
Мешкать было нельзя, и Аркадий, подозвав двух нестрелявших солдат, сумевших не поддаться общему психозу, пошёл к груде искорёженных пулями тел. Как он и думал, не все они были уже мёртвыми, человек, как известно, тварь живучая. Подойдя к ещё пускавшему кровавые пузыри щенку, чей оскорбительный вопль послужил спусковым крючком, лейтенант достал пистолет и выстрелил парню в лоб. Затем, высмотрев признаки жизни в теле женщины, наполовину скрытой упавшими на неё телами, приказал Ринату Биллялетдинову:
– Добей!
Пожалуй, самый умный в его взводе сержант, татарин из Набережных Челнов, не ставший косить от армии из-за желания попасть в хороший вуз, спорить не стал. Мгновенно понял смысл действий командира и, несмотря на разлившуюся по лицу синюшную бледность, поднял автомат и выпустил длинную очередь. Не очень прицельную, но вполне смертоносную. После чего зашёлся в сильнейшем приступе рвоты. Аркадий похлопал его по спине.
– Молодец. Или она, или мы, сам понимаешь, другого не дано.
Вторым нестрелявшим был антипод Рината, самый тупой во взводе, Семён Косорылов. Попавший в армию из-за огромного недобора призывников выходец из деревни одной из областей Центральной России. Человеческий облик начали терять ещё его предки до советской власти, спасибо Салтычихам обоих полов. Семён смахивал на представителя вида Хомо Хабилис: маленького роста, хлипкий, очень туго соображавший. Вот и стрелять он не начал из-за плохой реакции и медленного соображения.
– Добей вон ту! – приказал ему Аркадий, указав на живую вроде бы девчонку лет четырнадцати.
– А чё я… – известным местом почуявший неприятности, Семён попытался увильнуть от них.
– Тебе приказывает командир! Стреляй!
– Дык она… уже… того… чё в неё ещё стрелять? – упорствовал Косорылов. Пусть и не интеллектуал, неприятности он умел чуять лучше большинства умников.
Аркадий приставил свой «макаров» к виску упрямца.
– В бою приказ командира не выполняешь? – больше прошипел, чем произнёс.
Последняя фраза Семёна проняла. Он осознал, откуда ему грозит главная на данный момент опасность. Больше не споря, он поднял автомат и длинной очередью чуть ли не перерубил девчонку пополам.
После этого понятного даже Косорылову действия Аркадий попросил всех стать теснее и напомнил, что по законам кровной мести они теперь все повязаны. А при огромном влиянии Кадырова, узнай он об одном, сгинут и все остальные. Ребята успели насмотреться на этой войне разного и ему поверили.
Будь такая возможность, Аркадий предпочёл бы не брать с трупов ничего. Уж очень велик риск засветиться. Однако – «О времена, о нравы!» – пришлось смириться с неизбежным. Отправил обыскивать убитых Мишу Ракова, известного своей небрезгливостью и знанием «понятий». Себе взял кинжал кубачинской работы века девятнадцатого, потом тайком выбросил его в речку. Уж очень нехорошая аура ощущалась у этого оружия, так и жди неприятностей. Деньги разделили поровну в отделении, а золото вызвался пристроить, с обязательным вывозом за пределы Чечни, тот же Миша. Что и сделал вскоре, наверняка нагрев руки.