Флибустьер. Магриб («Ворон»)
Шрифт:
– Мальчишка, – сказал Серов, приглядевшись к пленнику. Тот не походил на араба: лицо широкое, нос короткий, губы пухлые и кожа заметно светлее. – Что он тут делает? Ну-ка, Мартин, расспроси парня. И скажи, чтобы не трясся! Мы его не съедим.
Усевшись на землю рядом с мальчиком, Деласкес похлопал его по спине и протянул лепешку и финики. Видимо, то был верный ход: паренек принял еду дрожащими руками, потом впился в лепешку и начал с остервенением жевать – видно, умирал от голода. Мартин заговорил, в ответ послышалось какое-то невнятное бурчанье, мало напоминавшее арабский язык. Но Деласкес вроде бы все понял.
– Пастух, – пояснил он, кивнув на мальчика. – Козопас. Его селение – в предгорьях, но где, он не хочет говорить. Боится нас.
– А тут как очутился?
– Ищет
Паренек прикончил лепешку, получил другую с куском мяса и стал есть помедленней.
– На араба не похож, – заметил Серов.
– Он не араб, синьор капитан, он бербер. Но не кабил, какого-то другого горного племени. Их тут как фиников на пальме. – Деласкес что-то спросил у мальчишки, тот ответил, не прекращая жевать. – Говорит, что он – шауия [113] и что больше не боится нас. Он тоже увидел, что мы не похожи на турок или арабов.
113
Шауия – полукочевое племя овцеводов и земледельцев, обитающее в горах Атласа.
– Не боится? Хрр… Это он зрря! – прорычал боцман.
Но мальчишка не глядел на него, а уставился на Серова – очевидно, понял, кто тут главный. Когда лепешка и мясо кончились, пленник хлопнул себя по животу – мол, наелся, ткнул в Серова пальцем и заявил:
– Турбат!
Затем слова полились потоком. Паренек то вздымал к небу обе руки, то кланялся, то благоговейно складывал ладони перед грудью, а выражение лица у него было такое, словно он декламирует «Илиаду» или, как минимум, «Песнь о Роланде».
Деласкес захихикал.
– Он решил, что вы – Турбат, дон капитан. Сей разбойник объявился недавно и, по слухам, похож на франка либо инглези. Мальчик говорит о его подвигах, о том, что Турбат не обижает бедных берберов, а грабит османов, арабов-работорговцев и остальную нечисть. Клянусь Девой Марией! Этот мальчишка прямо поэт! Так прославляет Турбата! По его словам, Турбат скоро захватит Алжир, выпустит кишки туркам, арабам и дею и воссядет на престол!
– Ну, у меня таких намерений точно нет, – сказал Серов. – Но парню это знать не обязательно, пусть думает, что я – Турбат, и держит язык за зубами. Скажи ему, что у Турбата тут секретные дела, и о встрече с ним говорить не стоит.
Серов нашарил за поясом кошелек, вытащил дукат и протянул мальчишке. Глаза у того расширились – видимо, золотая монета была целым состоянием для нищего пастушка. Он снова заговорил, кланяясь и бурно жестикулируя.
– Теперь он просится в нашу… ээ… банду, – с усмешкой произнес Деласкес. – Он говорит, что ему известны все богатые усадьбы в окрестностях, и куда бы ни направился великий Турбат, он проведет его самым коротким путем. Быстрее, чем слетаются ангелы на зов Аллаха.
Повернувшись к Абдалле, Серов спросил:
– Нам нужен проводник? Или ты и без него найдешь дорогу?
– Нэ нужэн. Почтэнный аль Рахман повэдал о каждой тропа, что идэт чэрез горы. Я знать это мэсто.
– Тогда пусть парень отправляется домой. Скажи ему, Мартин! Сегодня он уже не отыщет козу.
…Костер прогорел. Корсары спали, пристроив оружие под рукой, мулы, всхрапывая, паслись в траве у деревьев, Фавершем и Кактус Джо стояли на страже. Серов, сидя у рдеющих алым углей, посматривал на лунный диск, висевший над темным хребтом, и прокручивал в голове план будущей атаки. По сведениям лазутчиков аль Рахмана, Одноухий рассылал дозорных вдоль берега – значит, уверился, что враг нападет с моря. Но это было бы плохим решением, ибо укрепленный лагерь пиратов лежал в полумиле от побережья и был недоступен для орудий «Ворона». Пришлось бы высаживать десант и брать обнесенную валом позицию без артиллерийской поддержки, что представлялось Серову чистой авантюрой. Будет много крови и много погибших – тем более что Караман готов к нападению и людей у него
Решение верное, размышлял Серов. Он нагрянет не с моря, а с гор, явится не в полной силе, не с сотнями бойцов, а с малым отрядом. Сейчас его союзники не корабли и пушки, а ночь, тишина, внезапность и хорошо заточенный клинок. Перерезать стражей, забрать своих и уйти, даже без Карамана… Дьявол с ним, с одноухим гадом! Не удастся проскользнуть к морю, где ожидает де Пернель, можно скрыться в горах… Горы здесь, что китайская головоломка – семь потов сойдет, а ни хрена не найдешь…
Он лег на спину, заглянул в ночное небо и подумал, что эти звезды светят сейчас Михайле Паршину и Страху Божьему, его посланцам. Должно быть, они на пути из России к Италии – спят на постоялом дворе в Польше или Чехии, а может, уже и в Австрии… Спит Михайла, а в головах у него дорожная сума с драгоценными патентами, и каждый – с царской размашистой подписью и российским гербом. Как выглядят эти патенты, Серов не очень представлял, но сильно надеялся, что будет на них двуглавый орел и что он еще повоюет под знаменем с этой грозной птицей.
С этой мыслью он погрузился в сон.
Глава 14
Поместье Карамана
Население защищалось как могло. Около 1500 года жители Мелоса после долгого преследования поймали одного неудачливого турецкого пирата на своем побережье и медленно поджаривали его на костре в течение трех часов. Это практиковалось повсеместно и вполне легально. Известен случай, когда паша Мореи самолично доставил в Лепанто приказ сжигать всех ловцов удачи, промышляющих в Адриатике. Англичане в XVI веке ввели у себя ставшее обычным наказание для выловленных пиратов: их подвешивали на берегах рек и морей так, чтобы пальцы ног слегка касались воды.
К вечеру третьего дня отряд спустился с гор. Дожидаясь полной темноты, корсары разбили лагерь на небольшой возвышенности, расположившись за могучими стволами дубов и кедров. Заросший лесом склон был футов на триста повыше тянувшейся внизу равнины; она лежала перед Серовым точно огромная карта, где море раскрасили привычным синим цветом, растительность – зеленым, а дома, укрепления и старинную башню – белым, серым и коричневым. Он изучал ландшафт в подзорную трубу; вторую Хрипатый и Брюс Кук передавали друг другу, а Деласкес с Абдаллой обходились без зрительных приборов.
Дом Карамана, стоявший в саду, прятался в густой листве – над древесными кронами торчали только угловые башенки, служившие Серову ориентиром. Дом был довольно велик и выстроен квадратом, в традициях местной архитектуры – в нем наверняка имелся внутренний дворик с галереей, куда выходили двери и окна господских комнат. Серов решил, что дюжина человек сможет обыскать их довольно быстро, а два десятка парней Уота Стура лучше поставить в оцепление – так, чтобы из дома никто ни улизнул… Но дом – вторая цель, а первая – тюрьма! Ее, а также хозяйственные службы, выстроенные за садом, он мог разглядеть во всех подробностях. Слева – конюшня и большой навес, где дымили печи – наверняка поварня; там же – сараи-кладовые и мелкие строения, у которых невольники кормили кур. Справа – каменная башня монументальной древней кладки, торчавшая в вершине вытянутого треугольника. Эта фигура была образована частоколом из неошкуренных дубовых бревен: две длинные ограды, расходившиеся от башни, и третья, короткая, соединявшая их. В ней виднелись массивные ворота, а по углам – вышки с платформами, приподнятые над частоколом, и на каждой – по три часовых с мушкетами. Колючая проволока и пулеметы отсутствовали, но в целом зиндан походил на концентрационный лагерь в какой-нибудь не очень продвинутой африканской стране. Территория внутри ограды частично просматривалась, и там Серов мог наблюдать пыльный двор, выгребную яму с перекинутой над нею доской и невысокое бревенчатое ограждение, прикрытое сверху железной решеткой. Эта конструкция находилась неподалеку от ворот.