Флибустьеры

Эмар Густав

Последовало довольно продолжительное молчание. Каждый раздумывал о том, что ему довелось услышать. Сам барон уронил голову на руки и, по-видимому, совсем погрузился в мир образов, им же самим вызванных, в мир воспоминаний, полных скорби и горечи.

Отдаленный звук ехавшего экипажа, быстро приближавшегося, напомнил графу де Лорайлю, что тяжелая минута отъезда наступает.

— Вот мой экипаж, — проговорил он, — я еду, я не слушаю больше.

— Еще одну минуту, — продолжал барон. — Скажите последнее прости вашим друзьям и товарищам.

И, подчиняясь против воли влиянию

этого удивительного человека, граф повиновался, казалось, не обратив внимания на его слова.

Он поднялся, обнял каждого из своих друзей, каждому тепло пожал руку, выслушал искренние пожелания успеха и вышел из кабинета в сопровождении барона.

Почтовая карета ожидала у крыльца кафе. Молодые друзья открыли окна кабинета и посылали отъезжавшему другу последние прощальные приветствия.

Граф бросил долгий взгляд на бульвар. Ночь была темна, дождь хотя и перестал, но по небу неслись тяжелые тучи, газовые рожки мерцали в тумане, как далекие звезды.

— Прощайте! — проговорил граф подавленным голосом. — Прощайте! Кто знает, вернусь ли я?

— Не теряйте бодрости! — раздался над его ухом суровый голос.

Молодой человек встрепенулся, рядом с ним стоял барон.

— Садитесь, мой друг, — проговорил тот, помогая ему сесть в экипаж, — я еду с вами до заставы.

Граф влез в карету и с волнением опустился на сиденье.

— На Нормандское шоссе! — крикнул барон почтальону, захлопывая дверцу.

Почтальон щелкнул бичом, карета тронулась.

— Прощайте, до свидания, — донеслись до отъезжающих голоса друзей, оставшихся в кафе д'Англе.

Долгое время барон и граф не проронили ни слова. Наконец барон начал:

— Гаэтан, — проговорил он.

— Что вам угодно? — отвечал граф.

— Я еще не окончил свой рассказ.

— Это правда, — рассеянно проговорил граф.

— Хотите, я закончу его?

— Говорите, мой друг.

— Дорогой мой, вас выдает тон вашего голоса. Ваши мысли находятся сейчас далеко отсюда. Несомненно, выдумаете о тех, кого покидаете.

— Увы! — со вздохом промолвил граф. — Я один на земле. О чем и о ком мне жалеть? У меня нет ни друзей, ни родных.

— Неблагодарный! — с упреком проговорил барон.

— Это правда. Простите меня, дорогой, я не подумал о том, что говорю.

— Я вас прощаю, но с условием, чтобы вы выслушали меня.

— Обещаю вам это.

— Друг мой, если вы хотите иметь успех, вам необходимы дружба и покровительство дофиеров, о которых я сейчас рассказывал.

— Увы! Как я добьюсь дружбы и покровительства, я, жалкий, никому не известный человек? Я содрогаюсь теперь при мыслях об этой стране, в которой я мечтал создать такое чудесное будущее. Повязка спала с глаз моих, я вижу всю безосновательность своих планов, надежда покидает меня.

— Так быстро! — воскликнул барон. — Дитя без воли, оно уже отказывается от борьбы, которой еще и не отведало! Безвольный человек, тряпка! Покровительство и дружба так вам необходимы. Если хотите, я укажу вам, как их найти.

— Вы? — воскликнул, вздрогнув, граф.

— Да, я! Неужели вы думаете, что я для одного удовольствия мучил вас два часа, играя с вами, как ягуар с ягненком,

только для того, чтобы доставить себе наслаждение поглумиться? Нет, Гаэтан. Если вы так думаете, то ошибаетесь. Я вас люблю. Когда я узнал о вашем намерении, я торжествовал, вы поднялись в моих глазах. Когда сегодня вечером вы так откровенно объяснили нам ваше положение и посвятили в ваши планы, я узнал в вас себя, мое сердце затрепетало, я чувствовал себя одну минуту счастливым и решил вывести вас на путь такой широкий, великий и прекрасный, что не достигнуть успеха, идя по нему, можно только тогда, когда не желаешь его достигнуть.

— О! — твердо проговорил граф. — Пусть мне будет суждено пасть в борьбе, которая нынче ночью начинается между мной и всем человечеством. Но не бойтесь, мой друг, я паду благородно, как подобает отважному бойцу.

— Я убежден в этом. Мне теперь осталось сказать вам всего несколько слов. Я сам также был дофиером, я и теперь принадлежу к этому товариществу и, благодаря моим товарищам, я составил себе состояние. Возьмите этот бумажник, наденьте на шею эту цепочку с медальоном, а когда вы будете один, прочтите содержащиеся в бумажнике наставления и действуйте согласно им. Если вы будете в точности следовать им, то я ручаюсь за ваш успех. Вот дар, который я сохранил для вас и который я хотел отдать вам наедине.

— О, Боже мой! — в волнении воскликнул граф.

— А вот и застава, — проговорил барон, когда карета остановилась, — пора расставаться. Прощайте, друг мой, мужайтесь и не поддавайтесь унынию! Обнимите меня. Особенно не забывайте о бумажнике и медальоне.

Оба друга горячо обнялись без лишних слов. Наконец барон открыл дверь и выпрыгнул из кареты.

— Прощайте, — крикнул он в последний раз, — прощайте, Гаэтан! Прощайте же!

Почтовая карета в это время уже катилась по большой дороге.

Странная вещь, как только эти два человека расстались, оба они, словно в отчаянии, покачали головами и проговорили одно и то же слово, хотя один шел большими шагами по улице, а другой уносился в противоположную сторону на мягких подушках почтового экипажа.

Слово это было следующее:

— Может быть!

Оно показало, что, несмотря на все их усилия, они только старались обмануть себя и питали, как тот, так и другой, весьма слабую надежду на успех.

ГЛАВА V. Дофиеры

Покинем теперь Старый Свет и перенесемся опять в Новый.

В Америке существует необычный город, не сравнимый ни с каким другим городом на земном шаре. Этот город называется Вальпараисо.

Не правда ли, какое красивое имя! Оно ласкает ухо, как припев нежной любовной песенки.

И действительно, подобно кокетливой креолке, этот городок разбросался на берегу чудной бухты, наполнил ее шумом и жизнью, задрапировался зеленью тропических садов. Три величественные горы ревниво оберегают его, купая свои розовые основания в лазурных волнах Тихого океана и закутав задумчивые вершины в тяжелые, грозные тучи, которые идут от самого мыса Горн и густыми клубами крутятся, медленно и зловеще расползаясь по крутым склонам Кордильер.