Флинн в пролете
Шрифт:
Глава 14
— Скажи честно, Френни, — Элизабет села за накрытый к воскресному обеду стол, — ты понятия не имеешь, что почем.
— Имею, — возразил Флинн. — Я только что оплатил счет в отеле Лас-Вегаса.
— Лас-Вегаса! — воскликнул Тодд, один из пятнадцатилетних близнецов. — Так ты был в Лас-Вегасе?
— Играл на зеленом сукне, — пробормотал Уинни, пробуя салат.
По пути в Чикаго Флинн никак не мог решить, то ли ему немедленно лететь в Вашингтон (инцидент с разведывательным отделом Пентагона вызывал у всех наибольшую тревогу), то ли
Но интуиция подсказала Флинну, что прежде всего надо заглянуть в Ист-Фремптон, хотя бы потому, что он услышал об Ист-Фремптоне сразу после того, как ему рассказали о случившемся в Аде. А кроме того, ему хотелось уяснить, есть у этих двух городов что-то общее или нет.
Сгорбившись над чашкой чаю «Липтон» (и когда только в самолетах начнут подавать травяные чаи?), Флинн обдумывал в высшей степени неординарное событие, в результате которого город Аду покинуло все население, за исключением священника. И точно такое же событие, имеющее место быть в Ист-Фремптоне, привело к прямо противоположному результату: все горожане остались, за исключением двух священников, конгрегационной церкви, который укатил в Европу, и католической. Тот присоединился к миссионерам. И что это доказывало? Флинн улыбнулся. Да уж, с выводами ничего не получалось.
Как и предугадал Б. Н. Зеро, Флинн решил заглянуть домой. Прибыл в субботу, успел забрать близнецов со школьных танцев, уложил всех пятерых по кроватям, пожелал всем спокойной ночи и выспался сам.
И теперь сидел со всеми за обеденным столом.
По его правую руку расположились Рэнди и Тодд, близнецы. По левую — двенадцатилетняя Дженни с огромными голубыми глазами, а между ней и матерью девятилетний Уинни. Крошку Джеффа покормили из бутылочки и отправили наверх, играть с игрушками.
Детей так и распирало от новостей.
— Откровенно говоря, сейчас мы платим за пучок салата или за фунт гороха больше, чем раньше платили за обед для всей семьи, — жаловалась Элизабет. — И не спрашивай, сколько стоит ростбиф.
— Не буду, — согласился Флинн.
— Обувь! — воскликнула Элизабет.
— Это все деньги, которые тратятся на рекламу, — объяснил Флинн. — Нам постоянно твердят, как все дешево, потому-то все и дорожает.
— Зубная паста! — не могла сдержаться Элизабет.
Флинн вспомнил, как мальчиком в последние дни «третьего рейха» ему приходилось учиться чистить зубы грязью, споласкивая рот водой из канавы. Грязь по-прежнему стоила дешево.
А у всех его детей зубы так и сверкали.
— Один брокерский дом, — продолжала Элизабет, накладывая скорчившему недовольную гримасу Уинни брокколи, — ведет, как они это сами называют, мелочевый индекс. Вместо того чтобы фиксировать влияние инфляции на индекс потребительских цен, как это делает государство, включая в него изменения стоимости еды, жилья, топлива, всего остального, они следят лишь за тем, как отражается волна инфляции на ценах мелочей, которые не являются чем-то необходимым, но которые мы все покупаем, вроде мороженого или
— Конечно, — кивнул Флинн, вспомнив то безумие, которое он засвидетельствовал в Лас-Вегасе, когда одни руки бросали наличные на зеленое сукно, а другие эти наличные подбирали, причем безо всякого получения каких-то товаров или услуг. — Люди все с большей готовностью тратят деньги на пустяки, потому что сегодня деньги стоят дешевле, чем вчера, и они опасаются, что завтра они будут стоить еще дешевле.
К счастью, миска с брокколи не перекочевала на его конец стола.
— Что вызывает инфляцию? — спросила Дженни отца.
— Спроси мать.
Элизабет пережила инфляцию в Израиле и других местах до того, как они поженились.
— Избыток денег, — ответила Элизабет.
— Тогда почему не перестать печатать деньги?
— Потому что деньги сохраняют рабочие места.
— Тогда что плохого в инфляции?
— Чем больше денег, тем меньше их стоимость, а потому даже работающие люди становятся все беднее и беднее.
Флинн улыбнулся жене. Как здорово она умела все объяснить. Не иначе как была прямым потомком человека, вероятно женщины, написавшего Книгу бытия или хотя бы отредактировавшего ее.
Он понятия не имел, права ли она в своих объяснениях экономических законов, играющих миром, но дети, заметил он, довольны тем, что их держат в курсе событий.
— Из бостонской полиции постоянно звонят и спрашивают, как ты себя чувствуешь, — сменила тему Элизабет. — Звонил комиссар Д'Эзопо. Мэр. Гроувер просто звонит каждый день. Очень волнуется.
— Полагаю, сам Гроувер на здоровье не жалуется?
— Вроде бы нет.
— Иначе и быть не могло. — Флинн приложил немало усилий, чтобы избавиться от Гроувера: от такого помощника одни неприятности. — Мозгов нет, зато тело функционирует как часы. А как я себя, между прочим, чувствую? На случай, что меня спросят.
— Быстро идешь на поправку.
— Правда? И после чего я иду на поправку на этот раз?
— После операции по удалению аппендицита.
— Операция прошла удачно, не так ли? Пациент выжил?
— Врачи считают, что процесс заживления раны протекает нормально.
— Разве в прошлом году мне уже не вырезали аппендицит? — спросил Флинн. — Когда мне пришлось отъехать в Чад?
— Аппендицит можно вырезать только один раз, па, — вставил Рэнди.
— Об этом я и говорю.
— Колит, — напомнила Элизабет. — В прошлом году ты лежал с колитом.
— Ах да, — улыбнулся Флинн. — Я рад, что ты ведешь историю моих болезней, Элсбет. Иначе я бы не знал, что сказать людям, когда те осведомляются о моем здоровье.
— Заживление раны идет нормально, — повторила Элизабет.
— Я еще не закончил с делом, что поручил мне Б. Н. Зеро, хотя и смог на день заскочить домой. Так что на службу я завтра не пойду. Тебе придется и дальше объяснять мое отсутствие в кабинете в Олд-Рекордс-Билдинг.
Элизабет пожала плечами:
— Придется сказать, что у тебя осложнения.