Флинн в пролете
Шрифт:
Флинн с трудом мог разглядеть силуэт Удайна.
— Я думал, что инфляция предшествует только дефляции.
— Деньги хороши, пока люди в них верят.
— Могу я при случае вас процитировать?
— Деньги — это идея. Идей великое множество: религиозные идеи, политические. Идеи вызревают долго, но, стоит людям столкнуться с кризисом, как они без лишних раздумий отбрасывают их. Я не доверяю идеям.
— Вы не верите в деньги?
— Нет. Разумеется, нет. Это вторичный продукт, экскременты.
— Но вы набрали немалую кучу экскрементов.
— Я делаю деньги, потому что в них верят
В начале четвертого ночи Флинн услышал карканье вороны.
Флинн редко верил тому, что слышал, но всегда доверял своим ушам.
— Скажите мне, как Джордж Льюис, сын женщины, разводящей свиней в Аде, стал Джорджем Удайном, главой «Удайн корпорейшн», владельцем поместья «Гора Клиари», или того, что от него осталось, и еще семи или восьми домов, разбросанных по всему свету?
Очень долго Удайн не отвечал.
Флинн не собирался повторять вопроса.
И когда он уже решил, что никакого ответа и не будет, Удайн заговорил:
— Я сказал, что деньги — удобное средство обмена.
— Я расслышал, — ответил Флинн.
— Я убежал из Ады, штат Техас.
— Оттуда все убежали.
— Мне было девять с половиной, может, десять лет. Я мог сам определять день своего рождения. Эта знаменательное событие не только не потрясло мир, но и не получило отражения в городском реестре, где фиксируются рождения и смерти. Я жил в этой балке со свиньями, кошками и матерью, которая большую часть времени пребывала в ступоре.
— Не понимаю, как такое возможно.
— Я тоже. Вы говорили, что видели ее?
— Да.
— В школе города я понял, что могу научиться читать, писать и считать быстрее всех моих сверстников. Там же мне стало ясно, что я всегда останусь швалью, о которую можно вытирать ноги. Поэтому одним жарким днем я прыгнул в кузов грузовика и оказался в Далласе. Мистер, не пожив на улице, вы никогда ничего не узнаете о тамошней жизни.
Флинн промолчал.
— Ты ешь из мусорных контейнеров, что выставлены у черного хода ресторанов. Ты спишь на пустырях и в заброшенных домах. А когда ты привыкаешь к какой-нибудь куче кирпича, когда приносишь туда свои вещи, подобранные на улице, старые журналы, книги, мяч, сломанный воздушный змей, о тебе узнают, и скоро мужчины и мальчишки охотятся за тобой и выгоняют, швыряя вслед камни.
Флинн смотрел на тысячи маленьких костерков на берегу.
— Встречались и другие мужчины и мальчишки, — продолжал Удайн. — Они не бросались камнями. Они высматривали тебя на улице, шли следом. Я узнал, что у меня красивая внешность. У меня по-прежнему не было дома, но теперь я уже мог носить чистую одежду и есть за стойкой, а не на помойке. А иногда, если мужчинам хотелось посмотреть, как я моюсь, я мог принять ванну. — Удайн рассмеялся. — В прямом смысле этого слова.
— Вы занялись проституцией.
— Точно.
— С женщинами или…
— Женщин такие молодые не интересовали. Мне было десять-двенадцать лет. Потом, разумеется, я переключился на женщин.
— Вы стали проституткой.
— Именно так.
— Вы назвали мать шлюхой.
— Моя мать была шлюхой.
— И
— Да, но я не мог забеременеть. Я был мальчишкой-проституткой, который ходил в библиотеку.
— Вы хотите сказать, что за все это время никто, ни коп, ни священник, никто не обратил на вас внимания, не осознал, чем вам приходится заниматься, не попытался увести вас с улицы?
— Никто. И никогда. Копов следовало избегать. А кто что знал о священниках и церквях? Я не знал. Одна библиотекарша, миссис Уилликенс, из Далласской центральной библиотеки, очень мне благоволила. Я приносил ей список слов, вычитанных в книгах, которые я не мог понять. Она показала мне, как пользоваться словарем. Беседовала со мной о книгах, помогала найти хорошие книги для чтения. Можете вы представить себе мальчика, который жил на улице и получал удовольствие от чтения классики? Я читал и представлял себя в тех домах, где жили герои книг. Разумеется, миссис Уилликенс не знала, где я живу. Подозреваю, я сочинил о себе и рассказал ей сладенькую историю, на манер тех книг, которые она давала мне читать. Я хотел достойно выглядеть в ее глазах.
Потом один пьяница, попользовавшись мною, случайно забыл свой фотоаппарат, и у меня возникла интересная мысль. Я скооперировался еще с одним мальчишкой. Мы менялись. Если я работал с клиентом, фотографировал он. Если он работал с клиентом — я. Залезть в карманы этих олухов не составляло труда. Они, конечно, ревностно берегли свои бумажники, но в пальто обычно находился конверт или какая-нибудь квитанция с их именем, фамилией, адресом.
— Вы переквалифицировались в шантажисты.
— И преуспели в этом. Заработали хорошие деньги. Разумеется, этому пришел конец. Техасцы терпеливы, но, если уж их выводят из себя, проблему они решают кардинально. В одну неделю в меня стреляли дважды.
Поэтому я сел в автобус и уехал в Нью-Йорк.
Мне было почти пятнадцать.
Там все повторилось. Я работал с другими подростками, мальчиками, девочками. Но фотоаппарат всегда принадлежал мне.
К семнадцати-восемнадцати годам я уже обладал приличным состоянием, ходил в дорогом костюме и прочитал все, до чего мог добраться.
У меня была мечта — иметь собственную компанию. Наверное, я почерпнул ее из прочитанных книг. И я не собирался становиться хозяином кондитерского магазина. Я прочитал, что для того, чтобы получить контроль над небольшой корпорацией, требуется примерно столько же денег, сколько на покупку фермы. Я принялся за учебу. Даже прослушал несколько курсов лекций в бизнес-школах.
В девятнадцать лет я прослышал об «Удайн корпорейшн».
— То есть она уже существовала?
— Полностью она называлась «Юнайтед дайнемикс индастриз оф Норд-Ист». Акции свободно продавались на бирже и стоили несколько центов за штуку. Я начал их скупать. Сменил фамилию, нанялся в компанию экспедитором. Поначалу моя фамилия, вернее, ее совпадение с названием компании, вызывала некоторое недоумение, но потом все решили, что это просто случайность.
К моему двадцать первому дню рождения, когда мне принадлежало тридцать два процента акций, я созвал заседание совета директоров и избрал себя, экспедитора, в члены совета. Потом я без труда заполучил и остальные акции.