Флирт за чашкой кофе
Шрифт:
Когда Юра провожал меня, я нащупала в кармане свою любимую в тот день красную розу с ее нежной плотью. "Набоков сказал бы об этом: волнующая влажность", – с этими словами я заставила его сунуть руку в карман моей куртки и нащупать холодноватую мякоть лепестков… Придя много позже домой и немного протрезвев, я с некоторым удивлением вспомнила, что данная метафорв – "волнующая влажность" – уже покоилось в одной из ячеек моей памяти и являлась словосочетанием, которым мы с Павликом определили… женское отверстие.
Бредя с Юрой в темноте, я молила, чтобы меня вывели к остановке ("please show me the way to the next… bus stop",
Когда мы с Юрой брели к остановке автобуса, мне пришло в голову следующее сравнение: я сказала, что узнаю те места, где не была уже около года, подобно тому, как мужчина вновь входит в женщину, в которой он когда-то уже был.
В Покровском парке Юра принялся сетовать, что я всю дорогу на что-то жалуюсь и капризничаю вместо того, чтобы демонстрировать, как мне хорошо – ну, это была типичная занудливая мужская тема. Стоило ему произнести эти слова, как он споткнулся о лежащее поперек дерево. "Это тебя бог наказал", – с некоторым злорадством заметила я, на что тот обиженно пообещал, что теперь пойдет молча, чтобы бог его больше не наказывал.
А я по аналогии вспомнила случай, как один раз разозлилась на Павлика, когда мы плыли в лодке, после чего водная стихия, словно бы из солидарности со мной, немедленно отреагировала на это штормом.
На следующий день, сидя в парке рядом с Павликом, я подумала, что порой чувствую свою ущербность из-за того, что не могу относиться к какому-то мужчине достаточно тепло. Но, к счастью, существует нечто, что все-таки соединяет меня с мужчинами: с некоторыми из них мне хочется заниматься любовью.
В институте
Закрутились – завертелись события, и меня позвали на другое место работы – с гораздо большей зарплатой, с иностранцами и с английским языком. Меня устроил туда замначальника первого отдела научного центра, видевший меня то ли на каком-то мероприятии, то ли в моей прежней конторе, и этот факт потом неоднократно обыгрывался, когда иностранцам в шутку позиционировали меня как протеже человека из первого отдела, отчего тем делалось немного не по себе.
Я оказалась в атмосфере научного центра со всеми обитающими там еще с советских времен научными работниками в придачу.
В годами сложившийся коллектив на ставку секретаря, оплачиваемую иностранцами, взяли молодую – по меркам института – незамужнюю девушку со стороны. Как мне потом рассказали, в списке кандидатов на эту должность я значилась первая и, посмотрев на меня, организаторы решили больше никого не искать.
Подразделение научного центра, после перестройки получившее статус отдельного института, располагалось в забытом богом помещении, построенном в добротном стиле
Мы «зависли» тогда в очень интересной точке распространения интернета в Москве. С иностранцами мы общались по факсу и телефону. У нас был интернет от "Релкома", приходящий к нам по модему, и мы могли отправлять и получать электронную почту. Но вот понятия об интернет- сайтах у меня тогда, к примеру, не было.
Эхо в трубке от собственного голоса во время международных телефонных разговоров и мое удивление в связи с этим напоминало мне момент из сказки Оскара Уайльда, когда герой, прежде никогда не видевший зеркала, вдруг замечает напротив себя кого-то обезьянничающего и копирующего малейшие его движения – даже те, в которых он сам себе не отдает отчета. Удивительное зрелище, когда видишь себя со стороны, может вселить ужас и отвращение: ужас из-за того, что кто-то так хорошо тебя знает, а отвращение – как всегда, когда видишь себя со стороны и понимаешь, насколько ты несовершенен.
На входе в здание несли вахту постоянно сменяющиеся компании охранников, раздувающихся от сознания собственной значимости.
Один раз я не удержалась и сравнила одного симпатичного итальяно – подобного охранника с молодым мафиози из фильмов.
– Ага, ему еще только белых носков не хватает для полной картины, – пошутил в ответ его приятель.
Меня забавлял своеобразный стиль мира покрытых пылью приборов, характерный для НИИ.
Я размышляла о том, что к этим старым приборам годами никто не прикасался, а даже если и прикасался – все равно их вид оставался заброшенным и нелюдимым.
Кроме подобных приборов в помещениях институтов можно было натолкнуться и на другие любопытные предметы, существующие в мире в единственном экземпляре. Например, в командировке в Нижнем Новгороде я обратила внимание на гусиное перо, вставляемое в специальную подставку, которая качалась, как неваляшка. В комнате у одного завлаба – на пепельницу в виде черепа, в которой чудилось что-то пиратское…
В разных лабораториях мне попадались листы с забавными надписями. Например, "Список гениальных идей" – назначить такого-то директором института. "Лист Ярости. В случае ярости следует схватить данный листок, смять его и мелко порвать" с изображением рассвирепевшего быка. Или надпись на двери: "Наша радость от вашего посещения не знает границ", над которой изображен великан с безобразной гримасой.
Позже оказалось, что этот юмор был заимствован из американского физического журнала.
Институтская столовая, располагающаяся в отдельном здании, радовала глаз жизнеутверждающими мозаичными панно в стилистике развитого социализма в холле первого этажа.
Как-то раз я углядела там довольного своим уловом мужика, который нес авоську, где желтело нечто круглое, чрезвычайно похожее на дыню; это привело меня в восторг, так как о дынях я в то время как раз довольно часто подумывала. Но, внимательно приглядевшись к содержимому авоськи, я поняла, что это вовсе не дыня, а сложенные вместе два полукружья белого хлеба, полчаса назад продававшегося в магазине на первом этаже столовой и щекотавшего мне ноздри своим ароматом.