Флорентийка и султан
Шрифт:
Кто знает, куда бы завела старого пирата его буйная фантазия, не обрати он внимание на тарелку с овсяной кашей, стоявшую у изголовья кровати командора де Лепельера.
Не в силах сдержать обильно льющуюся слюну, он умолк и с жадностью уставился на овсянку. Испытывая жалость к самому себе и собственному желудку, капитан Рэд слезно пробормотал:
– Судьба всегда была несправедлива ко мне... Отняла у меня ногу... Сбросила мне на нее бочку с ванилью...
Командор де Лепельер прочувствованно взглянул на седеющего старика.
– Как давно это
– В нежном возрасте двадцати трех лет. Я всегда торговал ванилью. С тех пор прошло восемнадцать лет.
Видите, как я постарел?.. Но такова, наверное, воля Господня...
Воспользовавшись тем, что надсмотрщики ослабили внимание и отпустили допрашиваемых, капитан Рэд стал медленно и едва заметно подбираться к тарелке с овсяной кашей.
– А этот шрам? – неожиданно спросил командор де Лепельер.
Капитан Рэд вздрогнул.
– Какой шрам?
– Мне кажется, что у вас шрам на левом виске, да и на правом, кажется, тоже есть...– с сомнением произнес командор.– Это что, тоже следы от бочки с ванилью?
– Нет-нет! – тут же возразил капитан Рэд.– Вовсе нет. Это след от щипцов, которыми меня вытаскивали из утробы моей бедной-бедной мамочки.
Он снова закатил глаза, будто скорбя о судьбе своей родительницы.
– Надеюсь, ваша честь, что вы не доставили такой неприятности вашей маме?
Дюрасье, которому не терпелось почесать руки, с размаху ударил капитана Рэда по шее.
– Будь почтительным к командору, собака! – заорал он.
Не устояв, старый морской бродяга упал на колени, но тут же воспользовался такой возможностью, чтобы подобраться к тарелке с овсяной кашей и уткнуть в нее морду, подобно тому, как это делают свиньи, поедающие отруби из корыта.
Хрюкая и чавкая словно боров, капитан Рэд принялся расправляться с кашей.
Лягушонок, который чувствовал себя голодным не меньше, а, может быть, и больше капитана Рэда, тут же последовал его примеру.
– Отвратительно! – воскликнул Дюрасье.– Ваша честь, вы видите, что я был прав? Так могут поступать только английские свиньи.
Де Лепельер застонал и отвернулся.
– Уберите их отсюда! Да поскорее!..
Бедный лекарь в ужасе закрыл лицо руками и пробормотал:
– Они съели всю кашу, ваша честь. Боже мой, какая неприятность.
Надсмотрщики схватили Лягушонка и капитана Рэда за ноги и вытащили их за порог каюты.
Первый помощник капитана остался наедине с командором де Лепельером.
– Ваша честь,– сказал он,– если мне будет позволено, то я отправил бы их обратно в трюм, раз уж вы не разрешаете мне вздернуть их на рее.
– Я не разрешил бы вам повесить их, даже если бы они были англичанами. А учитывая, что эти несчастные – французы, приказываю вам взять их на довольствие как матросов.
Дюрасье недовольно засопел.
– Если относительно юнги мне что-то понятно,– сказал он,– но что делать с этим одноногим, я не знаю. От него ни малейшего толку, его даже на вахту поставить нельзя.
Де Лепельер вяло взмахнул слабеющей рукой.
– Пусть драит палубу.
На лице первого помощника капитана заиграли желваки. Сквозь плотно сжатые губы он процедил:
– И все-таки я бы их повесил. С вашего разрешения я удаляюсь.
Как и распорядился командор де Лепельер, Лягушонка и капитана Рэда определили в матросы.
Это было все-таки лучше, чем сидеть запертыми в трюме без воды и света.
Старого одноногого старика заставили скрести грязные палубные доски вместе с Лягушонком.
Именно за этим занятием они и услышали высокий женский голос в сопровождении лютни.
Фьора сидела на баке у кормы. Рядом с ней стояла Леонарда.
Мягко перебирая струны своими тонкими пальцами, она пела. Это была баллада, сочиненная каким-то неизвестным рыцарем во славу возлюбленной им женщины.
Сеньора, дайте мне для исполненья,Наказ, согласный вашей точной воли —В таком почете будет он и холе,Что ни на шаг не встретит отклоненья.Угодно ль вам, чтоб скрыв свои мученья,Я умер – нет меня на свете боле!Хотите ль вновь о злополучной доле,Слыхать – Амур исполнит порученья.Я мягкий воск в душе соединяю,С алмазом крепким – и готовы оба,Любви высокой слушать приказанья.Вот – воск иль камень – вам предоставляю:На сердце вырежьте свое желанье —И сохранять его клянусь до гроба.Услышав песню, Лягушонок неспокойно заерзал на месте.
– Что это?
Старый пират брезгливо махнул рукой.
– Обыкновенная баба. Ты что, женщин никогда не видел?
– Откуда здесь, на военном корабле, женщина? Капитан Рэд пожал плечами.
– Не знаю, может быть, дочка капитана. Ты же слышал, что сказал Бамако? Эти французы – сумасшедшие. Они даже баб с собой в море берут. Да будь моя воля, я бы их всех утопил! От них на корабле только несчастья.
В этот момент возле Лягушонка и капитана Рэда остановился надсмотрщик.
– Нечего болтать! – заорал он:– Почище скребите палубу! А ты,– он ткнул пальцем в Лягушонка,– лезь на ванты. Видишь, вон там сидит матрос? Ему нужно отнести иголку с ниткой. И поможешь ему зашить парус.
Лягушонок на мгновение замешкался, и надсмотрщик, грубо схватив его за шиворот, поставил юнгу на ноги.
– Шевелись, собака!
Через минуту юноша уже сидел на толстой рее вместе с чернобородым испанцем. Отсюда была хорошо видна девушка с лютней, сидевшая на корме.
– Карамба!..– прохрипел испанец.– Ты только посмотри – она поет... Какая сдобная штучка! Карамба!.. У меня бы она запела песенку, и лютня бы не понадобилась, поверь мне.