Флорис. Любовь моя
Шрифт:
— Да. Так пожелал Селим-паша.
Несколько смущенные, мальчики переглянулись — они начинали понимать, отчего так веселился эмир.
— Мама, — осведомился Адриан с любопытством, — как же вы оказались в Хаджи-Бее?
Максимильена собиралась ответить, но в этот момент в комнату вошел эмир в сопровождении гетмана Саратова и Ромодановского. Флорис и Адриан с радостным воплем устремились к своим друзьям. Селим-паша подошел к Максимильене.
— Довольна ли благородная дама?
Максимильена, чьи глаза еще не высохли от слез, схватила
— Как мне отблагодарить вас, Селим-паша, за все, что вы сделали для нас?
Турецкий эмир покраснел — христианские обычаи были ему в диковинку. Разумеется, в гареме у него много европейских женщин, но они не знатные дамы — эта французская графиня приводила его в смущение своими манерами, а также мужской одеждой. Деликатно высвободив руку, Селим-паша промурлыкал:
— Я приказал схватить предателя Арашева. Его посадят на кол.
Максимильена побледнела, но тут в разговор вмешался гетман Саратов:
— Никто не сравнится в величии и благородстве с моим братом Селим-пашой, однако прошу разрешить мне самому покарать изменника.
Маленькие глазки эмира вспыхнули: ему было любопытно узнать, какое наказание уготовил гетман для бывшего казака; впрочем, он не стал задавать вопросов из вежливости. Гетман, однако, понял, как не терпится эмиру полюбоваться казнью, и злобно улыбнулся.
— Мой брат Селим-паша останется доволен.
Ромодановский прижимал к себе Флориса и Адриана; верный друг не мог говорить, горло перехватило. Какого страха он натерпелся за все эти дни, когда миссия, столь близкая к завершению, едва не потерпела крах!
Максимильена обнаружила исчезновение сыновей на рассвете, и Ромо впал в мрачное отчаяние. Сама же Максимильена едва не лишилась рассудка от свалившегося на нее несчастья. Гетман послал в погоню за Арашевым казаков, но никто не мог вывести их на след. Ничем не помогли и собаки — за пределами лагеря они остановились, жалобно скуля и виновато виляя хвостом. Десять дней прошло, не дав никаких результатов. Общая подавленность царила в лагере, когда вдруг на горизонте показался всадник. Подскакав к палатке гетмана, он спрыгнул с измученного коня, проявив совершенно неожиданную для его возраста прыть, и склонился перед Саратовым.
— Не разыскиваешь ли ты двух мальчиков, гетман?
Максимильена задрожала.
— Кто вы, благородный старец? Если вы видели моих детей, скажите об этом во имя любви Господней!
Старик внимательно посмотрел на Максимильену.
— Да, я видел твоих сыновей, женщина, они похожи на тебя. Их привел человек, называвший себя их отцом, но старый Елеазар ему не поверил.
Гетман же по-прежнему глядел на еврея недоверчиво.
— Почему ты решил уведомить меня об этом и откуда узнал, что мы разыскиваем их?
Старик засмеялся.
— Я ведь ростовщик, гетман, а такое ремесло обязывает ко многому. Мне известно все, что происходит в трехстах верстах от моего дома.
— Ну, еврей, презрительно осведомился Ромо, — сколько же ты хочешь получить за эти сведения?
Старик
— Я хочу только одного, надменный русский, — помочь тебе.
Гетман, жестом успокоив Ромодановского, подошел к старику поближе.
— Кажется, я тебя знаю.
— Да, ты должен помнить меня, гетман, я пришел уплатить свой долг. Десять лет назад, когда татары подожгли мой дом и хотели увезти мою дочь Ребекку, появился ты со своими казаками. Ты спас нас. Поэтому я хочу тебе помочь.
Гетман с улыбкой огладил свою шелковистую бороду.
— Я помню тебя. Говори, друг мой, где дети?
— Похититель провел их через винницкие болота.
— Это невозможно, — воскликнул гетман. — Там не выжил бы никто.
Елеазар улыбнулся.
— А они выжили, гетман, потому что мальчики эти — настоящие львы.
— Где же они теперь?
— Тот человек повел их в Хаджи-Бей. Уверен, что он хочет продать их Селим-паше. Идут они пешком и через четыре луны окажутся в крепости.
Максимильена закрыла лицо руками.
— Какой ужас! Мои сыновья у турок!
А гетман Саратов вскричал:
— Через четыре луны? Если мы будем скакать день и ночь, то обгоним их. Успокойся, благородная дама, Селим-паша мой друг.
— Но, гетман, — воскликнула Максимильена, — турки ненавидят русских! Как же Селим-паша может быть твоим другом?
Саратов улыбнулся.
— Ты приехала с севера, благородная дама. Здесь, под украинским солнцем, все знают, что можно сражаться друг с другом и при этом оставаться друзьями. Возможно, в один прекрасный день я уничтожу Хаджи-Бей и построю русский город, но в сердце моем всегда будет жить дружба Селим-паши. И я уверен, что, если меня убьют его янычары, он будет оплакивать мою смерть.
Селим-паша принял гостей так, как умеют это делать лишь на Востоке.
— Мой дом принадлежит тебе, брат мой, а твои друзья — отныне мои друзья.
Ромо же думал: «Этот человек приказал бы отрубить нам голову с той же безупречной вежливостью, если бы мы приехали без гетмана».
Действительно, турки господствовали на Черном море, и любой плененный христианин становился рабом, а женщина — наложницей. Селим-паша поставил только одно условие: соглашаясь приготовить предателю ловушку, он желал увидеть детей прежде всех остальных. Впрочем, гетману и Ромо разрешили спрятаться за парчовыми занавесками, висевшими за спиной эмира.
По знаку матери Флорис с Адрианом подошли к эмиру.
— Простите нас, Селим-паша, за то, что мы… гм! В общем, мы не знали… гм! Вы были очень, очень…
Они самым жалким образом запутались в своих объяснениях. Селим-паша, с улыбкой глядя на них, вздохнул:
— Ах, какая жалость, что вы христиане! Клянусь Аллахом! Женщина, — произнес он, поворачиваясь к Максимильене, — ты не желаешь отречься от своей веры и принять закон Магомета? Тогда вы смогли бы остаться в Хаджи-Бее, а я бы сделал из этих мальчиков визирей.