Флорис. Петербургский рыцарь
Шрифт:
Флорис задрожал. В руке Киен-Лонга он увидел шелковый свиток, врученный графом перед смертью своему сыну. Юноша колебался, прежде чем ответить, ибо совершенно не представлял себе, что могло содержаться в послании Голубого Дракона. Император почувствовал его нерешительность.
Нахмурив брови, столь тонкие, что они казались выщипанными, как это обычно делают женщины, или же нарисованными рукой настоящего художника, он приказал:
— Говори, варвар, я жду.
Его холодный голос прозвучал угрожающе. Флорис опустился на одно колено:
— Это очень длинная и грустная история, поэтому я прошу
Киен-Лонг взмахнул рукой, показывая этим, что времени у него достаточно. Словно спящий кот, он сильно сощурил свои раскосые глаза, оставив всего лишь блестящие щелочки, скрывавшие его взор, но позволявшие ему внимательнейшим образом наблюдать за собеседником. С печальным достоинством Флорис рассказал императору всю правду, поведал о похищении Ясмины, о ее гибели и о гибели Голубого Дракона. Он лишь немного изменил роли, сказав, что это он поразил Голубого Дракона, когда тот хотел убить Адриана. Император не двигался; он был похож на каменное изваяние Будды; в неподвижном молчании он выслушал рассказ о трагической встрече своего генерала с его утраченным много лет назад сыном. Когда Флорис завершил свою печальную речь, в комнате надолго воцарилась тишина. Киен-Лонг размышлял, изучая честное и открытое лицо Флориса, его красивые и мужественные черты, его блестящие зеленые глаза. Он безошибочно определил, что за последние месяцы на долю юноши выпало немало страданий. Император молча протянул Флорису шелковый свиток и сделал знак прочесть его. Флорис робко взял бесценный свиток, развернул его и замер в нерешительности.
«Прежде чем отправиться во владения Будды в ночь Льва, я поручаю моего сына Ад-иана божественной милости Сына Неба. Голубой Дракон», — прочел он.
Флорис в задумчивости застыл, всматриваясь в начертанные дрожащей рукой иероглифы. Итак, граф де Вильнев-Карамей отказался от своей веры и умер, как китаец. Однако кое-что в письме весьма встревожило Флориса. Он испугался, что наговорил лишнего, ибо в послании не было сказано, что именно они отправили Голубого Дракона в сады Будды. Киен-Лонг снисходительно улыбнулся:
— Пришельцы с варварского Запада, вы не умеете скрывать своих чувств. Не жалей, что ты сказал мне правду, хотя и исказил ее из благородных побуждений. Когда вы сегодня ночью были в беседке генерала, вас видели солдаты, и они вас запомнили. Я знаю, кто на самом деле убил Голубого Дракона, и если бы ты мне солгал, я бы приказал отрубить тебе голову, как, несомненно, поступил бы и твой король. Но ты свободен. Иди же, возвращайся в миссию и ни о чем не тревожься.
— Мой король такой же великий государь, как и ваше величество, и я благодарю вас за ваше великодушие, — произнес Флорис, пятясь к двери, ибо полагал, что аудиенция окончена.
— Подожди. До моих ушей дошел еще один слух. Это ты убил вонючую собаку Великого Могола?
— О! Ваше величество, моей рукой действовал сам Будда, — скромно ответил Флорис; у него было врожденное чутье, как надо говорить с властелинами мира сего.
Киен-Лонг не ошибся в нем.
— Решительно, ты мне нравишься, варвар. Хочешь остаться в Китае? Я дам тебе все, что пожелаешь.
— Ваше величество очень добры, но если позволите, после выздоровления моего брата мы
Киен-Лонг удовлетворенно улыбнулся.
— Я нарекаю тебя мандарином с хрустальным шаром, равно как и твоего брата. Ты умеешь охотиться на леопарда?
— Да, ваше величество, — утвердительно кивнул Флорис, не имея ни малейшего представления, о чем идет речь; однако он решил, что охота есть охота, и леопард вряд ли резко отличается от любого другого зверя.
— Вот и отлично; теперь ты будешь каждый день приходить ко мне во дворец, а через несколько дней я отправлю вас на корабле с дарами для вашего короля.
Флорис поклонился.
— Ах, а теперь пришли мне одного из этих каналий-иезуитов. У меня здесь есть абзац, в котором я никак не могу понять одной фразы…
И, повернувшись спиной к Флорису, император мгновенно углубился в чтение. Прежде чем удалиться, молодой человек из любопытства взглянул в рукопись, столь заинтересовавшую императора. Киен-Лонг читал оригинальный текст Евклида Сократика…
— О, Боже мой, он мертв, этот безумец убил его, а вы не смогли ему помешать! — завопил Флорис, увидев распростертого на кровати Адриана. Из его лба и груди торчали длинные тонкие стальные иглы. Маленький сморщенный человек с жидкой бороденкой продолжал втыкать все новые и новые.
Флорис ринулся на мучителя брата с намерением задушить его.
— Ты с ума сошел, — воскликнул отец дю Бокаж, преграждая ему путь. — Сам император послал к нам ученейшего Дзу-Вана. Умней его не найдешь во всей Поднебесной.
— Да… да… — растерянно пролепетал Флорис, — теперь понимаю… но что он делает?
— Это древняя китайская наука врачевания, насчитывающая не менее двадцати веков, мы бы с удовольствием обучились ей, однако эти мошенники китайцы не хотят раскрывать нам ее секретов. Ах! Здесь, в Китае, еще так много интересного! — ответил отец дю Бокаж. В его голосе звучали ревность и восхищение одновременно.
Флорис вздрогнул, видя, как китаец завершает свою работу, втыкая последнюю иголку в запястье больного.
— В течение одной луны твой брат будет блуждать в садах Будды. В это время придется поддерживать его силы питательными жидкостями, вводя их в рот через тростинку. Через четыре луны он встанет на ноги, — произнес старый лекарь, поднимая голову.
— Ах, да благословит вас Господь, если вы не ошибаетесь, — проговорил Флорис, осторожно приближаясь к ложу больного.
— Осторожно, я вылечу только его тело, что же до его духа; то здесь я бессилен, только ты сможешь вновь научить его любить жизнь… — завершил старец, ткнув своим сухим сморщенным пальцем в сторону Флориса.
Молодой человек склонился перед такой проницательностью. Он все больше и больше понимал пристрастие отца дю Бокажа к загадочной стране, именуемой Китаем.
Медленно тянулись недели. Жар, мучивший Адриана, спал. Тучи, окутывавшие его разум, рассеялись. Императорский лекарь вытащил из него иголки. В одно прекрасное утро Адриан пришел в себя и улыбнулся брату. Флорис был потрясен. Ему нужно было дважды едва не потерять Адриана, чтобы осознать, насколько тесно они связаны невидимыми узами.