Фокус с поличным
Шрифт:
– А если завтра к часу дня будете свободны – зайдете? Хотя бы просто выслушать. Не понравится – не беритесь, ей-богу, только выслушайте. Мне и рассказать-то об этом уже некому.
Я, невзирая на дождь, несколько секунд разглядывала жалко выглядящего старика. Вот честно: мокрая побитая шавка, выкинутая на улицу. Вон и Дмитрий этот за ним не торопится. Об этом тоже договорились?
Что ж, если разговаривать во дворе… место открытое, прохожих мимо предостаточно ходит, даже сейчас по ливнищу такому народ мелькает.
– Буду свободна – зайду. Но ничего не обещаю, –
И, не дожидаясь его ответа, в темпе твиста двинулась в сторону своего автомобиля: как еще заведется-то в этом всемирном потопе.
Из-за дождя пришлось тащиться обходным путем: по Благовещенскому проспекту, более пологому и прямому, со свежим шершавым асфальтом. В больницу я добиралась более крутой и петлясто-изворотливой Ленинской, но в такую погоду… нет.
Но и по Благовещенскому я ехала медленно, всматриваясь сквозь заливаемое вовсю лобовое стекло. Дворники почти не спасали, но хотя бы огни светофора и дорожные знаки я различала.
И человеческие фигуры: мокрые, как восставшая из мертвых Муму, с бесполезными – хоть какой размер! – зонтиками. Ливень не утихал, хлеща со всех сторон и во все места, размывая очертания за стеклом до невнятных пятен. Будто ребенок акварелькой балуется.
Поэтому, когда на пешеходном переходе прямо передо мной прошел Арцах, в первую секунду я подумала, что мне показалось. Однако же притормозила у автобусной остановки, чуть опустив стекло. Но не окликнула, лишь пронаблюдав, как он дошел до здания редакции газеты «Вести Тарасова», придерживая ворот плаща и, судя по лицу, нещадно костеря дождь.
Как и все остальные под дождем, Арцах тоже напоминал мокрую псину. Но породистую и смышленую: и лапу подать, и мяч принести, и ковра хозяйского не осквернить.
Нет, потом поговорю, сейчас – к Миле. Поди, ругает сама себя за то, что разжалобила племянницу и вытурила в такую погоду за, в принципе, сущей безделицей.
Я почти угадала: дома меня встретили потоп буквальный и потоп фигуральный.
Буквальный был меньше: всего-навсего натекла грязная вода из машинки. Из инструкции я помнила, что такое бывает, если моющего средства много налить. Эх, опять, наверное, кондиционера для белья бабахнула больше, чем нужно, растяпа.
Фигуральный потоп был уже посерьезнее: я застала Милу коленопреклоненной, периодически простирающейся ниц, как правоверная буддистка. Тетя пыталась ликвидировать последствия моей халатности.
Я застала весьма драматический момент: Мила попробовала подняться с тряпкой в руке, оскользнулась и чуть стукнулась лбом о пол, вовремя подставив руку. И одновременно плакала, пришмыгивая и орудуя тряпкой. Пытаясь орудовать, точнее говоря.
– Мил, ну ты чего, ну… – Я, едва заперев дверь, бросилась к ней прямо в уличной обуви, оставляя за собой следы; сама мокрая, будто это мной пол и помыли. В лучших традициях голливудских немых комедий.
– Эта новая машинка… о-ох-х… Женя, я с ней не справля-аюсь… Она запищала, а я и не знаю, на какую кнопку жать, совсем старая ста-а-а…
– Ну, ну, ну…
Я присела рядом с ней, прямо коленями на мыльный
– Мил, не переживай ты так. Ты еще просто не привыкла, мы ж купили эту штуку месяц назад всего, даже я еще не разобралась.
Тетушка сама прижалась ко мне, теперь только тихо всхлипывая. Успокаивалась понемножку, и то хорошо. Обняла меня одной рукой, и только тут я заметила, что на Миле нет резиновых перчаток. Значит, стихийное бедствие застало ее врасплох, схватила тряпку, не особо раздумывая.
– Между прочим, зря ты так скачешь. Доктор сказал, чтобы две недели нагрузка была снижена, просто чтобы адаптация, постепенное привыкание там и все такое. Что ж ты рванула-то так?
Я хотела добавить нечто в духе «чай, не девочка уже», но вовремя прикусила язык. Мила и без меня знает, сколько ей лет. И, кстати, ни разу не кокетничала своим возрастом. А в зубах навязшее «у женщины про возраст не спрашивают» считала глупым предрассудком.
Мозг, как назло, подкинул в тему одну из шуточек Арцаха: «Мне столько лет, на сколько я себя чувствую. А чувствую я себя на все сто!»
Нет, вот не надо этого сейчас.
– Да, вот, ты задерживалась, а я подумала – по хозяйству сейчас…
– Прости, тормознула, попала под дождь. Пришлось тащиться как черепахе какой, чтоб в ава… в смысле, что добраться нормально.
– И не позвонила! – вздохнула тетя.
– Уж прости, да, не позвонила. Давай-ка вот что, сейчас поднимемся, переоденемся, я быстренько приберу…
Продолжая успокаивающе бубнить (так шаман усмиряет буйного духа), я помогла Миле добраться до комнаты. Тетя едва не поскользнулась, идя в мокрых тапочках на гладком линолеуме, но я была начеку. Походка у Милы была вполне ровная. Меня отпустило куснувшее было беспокойство.
– Про трость все же не забывай, – напомнила я.
– Хочешь, чтобы, я как инвалидка какая, – по квартире с тростью? – возмутилась Мила.
Так, мы уже протестуем, отлично. Чем бы дитя ни тешилось… а, нет, это из другой оперы.
Я мудро не стала помогать Миле переодеться, даже не подала ей сухую одежду. Человек только-только с пола поднялся, нечего ему ронять самооценку и чувство собственного достоинства. Пусть вернет контроль над ситуацией да заодно прислушается к ощущениями по поводу колена.
Нет, попроси она, я бы не отказала ей в помощи, но сейчас случай стопудово не тот.
Тем более что и мне не мешало переодеться: май, отопление отключено, а я тут, можно сказать, в одежде искупалась.
Как там, интересно, Арцах – на работе-то в этаком виде? Поди, юморит что-нибудь по случаю. Сам себя он как-то раз нарек «неунывающим армянином» – аккурат в момент нашего знакомства. После того как вытер натекшую из носа кровь: тот громила, которого я вырубила, еще успел расквасить Арцаху нос. Больше он ничего не успел. Да, не стоит благодарности. Обращайтесь, если что.