Фонарщик
Шрифт:
— Почему?
Он почти загнал ее в угол.
— Это моя родина.
— Что вы делали, когда вернулись?
— Делала спички. Потом мыла посуду в «Белл энд Кэндл». Но…
— А еще?
— Шила. Потом Артур Старк дал мне работу и…
— А что насчет профессора Смитона? Вы что-нибудь для него делали?
— Нет.
— Вы вообще его не знали?
— Нет.
— А полковник Маннок?
— Нет, нет.
— А смотритель маяка по имени…
— Нет! —
Довольно долго тишину нарушало лишь тиканье часов главного констебля, которые заводились на восемь дней.
Эвелина, кажется, поняла, что сорвалась не вовремя; задрожала как лань и, извиняясь, затрясла головой.
— Я видела еще одно послание, — прошептала она, качаясь вместе со спинкой стула.
— Да? — Гроувс воспользовался этой возможностью и снова решительно скрестил руки. — И какое же?
— Другое послание.
— Французское? Мы уже…
— Нет-нет, раньше, то, о чем я говорила. Я очень постаралась и вспомнила сон.
Гроувс молчал; за дверью послышался скрип, и он понял, что после вспышки Эвелины они стали говорить гораздо тише, почти шепотом, и Прингл, несомненно, забеспокоился.
— Это ваше послание было возле тела профессора Смитона? — почти прокричал он.
Она кивнула:
— Я видела слова, нацарапанные на стене.
— На какой стене?
— На стене около тела.
— Я все осмотрел. Там не было никаких слов.
— И все-таки я утверждаю, — настаивала Эвелина, — что видела послание.
— И что же в нем было?
— Я точно не разобрала, но это латынь.
Гроувс осмелился на презрительный смешок:
— Псс! Может быть, вы сами его написали!
— Я этого не делала. — Эвелина посмотрела на него сверкающими глазами. — Это не все, — смущаясь, быстро прибавила она. — Мне кажется, я догадываюсь, кто убийца.
Гроувс колебался.
— Вот как? — сказал он, но при этом подумал: а может, эта сумасшедшая действительно сейчас откроет ему тайну.
— Я не могу сказать, что узнала его, но теперь точно знаю, что видела его раньше.
Гроувс отмел эту возможность:
— Глупости.
— Это фонарщик, — заявила она.
Гроувс мигнул.
— Кто?
Она отпустила стул.
— Фонарщик, точно.
— Фонарщик?
Она кивнула. Гроувс решил на всякий случай копнуть:
— Какой фонарщик?
Этого она не знала.
— Если вам это еще не бросилось в глаза, в Эдинбурге много фонарщиков, — заметил он.
— Не знаю, почему я так в этом
— Может быть, вам только так кажется?
— Нет, я уверена.
— И вы можете описать этого фонарщика?
— Нет.
— Вообще ничего не можете о нем сказать?
— Нет.
— Его имя? Лицо? Участок?
— Ничего, — сказала она, подняла глаза, и ее взгляд потерялся где-то у него за плечом.
Обернувшись, Гроувс увидел, что она смотрит на фонарь с Фишмаркет-клоус, и вдруг понял и с восторгом ухватился за эту мысль: ее новое откровение — спонтанная выдумка. Она опять играла с ним, а зачем, по-прежнему было неясно.
— Да, — сердито сказал он, — вам следует пойти нам навстречу, милая.
— Я иду навстречу.
— Я могу повернуть дело так, что вас высекут. Или повесят, если вы замешаны в преступлении.
И снова в какой-то момент Эвелина не смогла совладать с собой. Она сверкнула на него глазами, как своенравный пес, но тут же опустила голову, ругая себя и кусая губы.
Он никак не мог разобраться в своих чувствах.
— Это все? — услышал он свой голос и сглотнул.
Эвелина подавленно молчала, и вдруг ему показалось, что она сейчас заплачет.
— Иди… тогда идите, сударыня.
Она пошла к двери, опустив голову. Но теперь, при виде ее покорного отступления, Гроувс решил, что недостаточно запугал ее, и, подчиняясь какому-то импульсу, обогнул стол, по непонятной причине испытывая настоятельную потребность до нее дотронуться.
— Еще два слова.
Она остановилась, опершись на ручку двери.
— Я редко встречал людей, похожих на вас, — искренне сказал он, в последний момент отдернув руку. Он вдруг испугался, что она вцепится в него, как рассвирепевшая кошка. — Может быть, вас следует отправить в сумасшедший дом. Но запомните, меня не так-то легко обвести вокруг пальца. Если вы причастны к этим извращенным убийствам и что-то скрываете от меня, то я буду преследовать вас, как свора собак, и, честное слово, не остановлюсь, пока не загоню.
Вспыхнув, она мягко кивнула и пробормотала что-то невразумительное.
— Что вы сказали? — спросил он.
— …Ибо не ведают, что творят, — таинственно закончила она, открыла дверь и вышла.
Он стоял как вкопанный и тяжело дышал; от взрыва эмоций у него кружилась голова, сердце бешено билось. Он повернулся, посмотрел на адское свечение уличного фонаря и почувствовал страстное, похороненное в поколениях семейной трезвости желание сделать глоток виски, чтобы залить находившиеся на грани возгорания нервы.