Фонтаны рая (сборник)

Кларк Артур Чарльз

— Над чем вы смеетесь? — спрашивал «островитянин» на безукоризненно правильном наречии Солнечной системы. — Надеюсь, это не тайна?..

Но как объяснить существу, которое природа наделила только инфракрасным зрением, что цвет человеческой кожи — вовсе не зелено-, красно- и синяя мозаика? Даже когда посол пригрозил малышам обратиться в тираннозавра и съесть их всех до единого, они не сдались и не уступили его любопытству. Напротив, они тут же смекнули — посрамив того, кто промерил дороги длиной в сотни световых лет и накапливал знания в течение трех тысячелетий, — что массы всего-то в сто килограммов вряд ли достанет для изготовления приличного динозавра…

«Островитянин» не обиделся:

он был терпелив, а дети Земли — бесконечно забавны как биологические и психологические объекты. Впрочем, забавны дети всех разумных — всех, у кого вообще бывают дети. Изучив девять таких видов на девяти планетах, «островитянин» почти постиг, что значит расти, взрослеть, а позже умирать, — почти постиг и все-таки не переставал удивляться.

Перед глазами землян и неземлянина простиралась пустыня — некогда плодородные поля и роскошные леса погибли под порывами ледяных ветров с севера и с юга. Изящные кокосовые пальмы давным-давно исчезли, а от пришедших им на смену темных сосен остались одни стволы — корни сковала вечная мерзлота. На поверхности Земли ныне не было никакой жизни, только в безднах океанов, где внутреннего тепла планеты еще хватало для заслона льдам, копошились, плавали и пожирали друг друга слепые, вечно голодные твари.

Однако послу, прибывшему из системы слабенького красного карлика, Солнце, пылающее в безоблачном небе, представлялось невыносимо ярким. Тысячу лет назад солнечную кору поразила тяжкая болезнь, и она не давала больше тепла, но ослепительные негреющие лучи высвечивали каждую складку выжженной холодами земли, играли огненными бликами на стенах подступающих к острову ледников.

Ну а детям, которые день за днем открывали в себе новые силы, дарованные разумом, нулевые температуры казались праздником. Детям очень нравилось танцевать нагими в снежных вихрях, поднимая босыми ногами тучи сухих сверкающих кристаллов; в таких случаях наставники предупреждали их: «Не забывайте о симптомах обморожения!..» Ибо дети были еще слишком малы для того, чтобы без посторонней помощи выращивать себе новые части тела взамен утраченных.

Старший из мальчиков решил покрасоваться и объявил холоду демонстративную войну, уверяя, что создан из огне-рода. (Посол отложил незнакомый термин в памяти, чтобы позже выяснить точное его значение; кстати, расследование поставило инопланетянина в тупик.) Говоря по правде, смотреть было особенно не на что: размытый столб пламени и дыма плясал взад и вперед по древней кирпичной стене, и ребята отнеслись к столь примитивному зрелищу подчеркнуто пренебрежительно.

Однако «островитянина» это заставило в который раз задуматься над любопытным парадоксом. Почему все-таки люди, располагая достаточным могуществом для того, чтобы попросту не допустить морозы к себе домой (ведь их двоюродные братья на Марсе именно так и поступили), предпочли отступить и переселиться на более близкие к Солнцу планеты? На этот вопрос гость никак не мог найти удовлетворительного ответа. «Аристотель» — мыслящая структура, общаться с которой ему было проще всего, вместо четкого ответа провозгласил загадочно:

— Всему свое время. Эпоха борьбы с природой миновала, пришла пора подчиниться ей. Высшая мудрость в том, чтобы не ошибиться в выборе. Когда долгая зима отступит, человек возвратится на Землю, возрожденную и обновленную.

И в течение нескольких последних веков все земное население устремилось к экваториальным Башням и через них — к Солнцу, к юным океанам Венеры и плодородным долинам умеренной зоны Меркурия. Через пять столетий, когда Солнце оправится от недуга, эмигранты смогут вернуться. Меркурий, разумеется, будет заброшен, за исключением его приполярных областей, зато Венера, по-видимому,

навсегда останется для человечества родным домом. Охлаждение Солнца дало стимул да и повод приручить наконец своенравную планету.

Однако при всей их важности эти проблемы представляли для посла лишь косвенный интерес: по-настоящему увлеченно он изучал более тонкие аспекты культуры и общественной организации землян. Каждый вид разумных уникален, полон неожиданностей, обладает единственными в своем роде особенностями психической структуры. В данном случае «островитяне» впервые в своей практике столкнулись с поразительным явлением негативной информации — местная терминология подразделяла ее на юмор, фантазию и миф.

Пытаясь разобраться в странных особенностях земного мышления, «островитяне» подчас в отчаянии говорили себе: «Нет, мы никогда не поймем человека!» Поначалу посол приходил порой в такое уныние, что опасался, как бы не опуститься до непроизвольного перевоплощения — со всеми вытекающими отсюда опасными последствиями. Но теперь он несомненно кое-чего добился: еще не забылось чувство величайшего удовлетворения, когда ему впервые удалось пошутить — и дети весело расхохотались.

Работать с детьми — это была гениальная мысль, и посол был обязан ей «Аристотелю». «Старинное изречение гласит, — поучал всемирный мозг, — что дитя — отец мужчины. Хотя биологический смысл понятия «отец» равно чужд нам обоим, в данном контексте слово имеет двойное значение…» Инопланетянин послушался совета, надеясь, что дети помогут ему постичь поступки взрослых, в которых неизбежно со временем превратятся сами. Случалось, что дети говорили правду; случалось, что они шалили (еще одна непостижимая концепция) и выдавали негативную информацию, но посол мало-помалу выявил для себя ее внешние признаки.

И все же бывали случаи, когда ни дети, ни взрослые, ни даже «Аристотель» не знали истины. Между чистой фантазией и твердыми историческими фактами простиралась обширнейшая переходная область со множеством зон и оттенков. Один конец спектра олицетворяли собой такие фигуры, как Ленин, Колумб, Леонардо, Эйнштейн, Ньютон, Вашингтон, — человечество бережно хранило их изображения и даже голоса. Полной противоположностью этим историческим личностям являлись Зевс, Алиса, Кинг-Конг, Гулливер, Зигфрид и Мерлин — в реальной жизни таких не было и быть не могло. Но куда прикажете отнести Робин Гуда, Тарзана, Иисуса Христа, Шерлока Холмса, Одиссея или Франкенштейна? Если отбросить кое-какие привнесенные преувеличения, они вполне могли оказаться живыми землянами, могли существовать…

Трон боевого слона стоял на том же месте, что и три тысячи лет назад, но за все три тысячелетия он не принимал еще столь необычного гостя. Сидя на троне, «островитянин» смотрел на юг и сравнивал колонну полукилометровой толщины, которая вздымалась над недальней горной вершиной, с инженерными свершениями, виденными им в других мирах. Для столь молодой разумной расы достижение было действительно примечательным. Казалось, колонна вот-вот опрокинется, обрушится с неба — и тем не менее она высилась на этом месте уже пятнадцать веков.

Нет, конечно, возводилась она постепенно. Нижние сто километров башни ныне представляли собой вертикальный город, и иные его просторные уровни по-прежнему были населены. Сквозь все эти уровни проходили шестнадцать рельсовых путей — некогда они переносили на орбиту и обратно до миллиона пассажиров в день, сегодня из шестнадцати остались в действии только два. Пройдет еще несколько часов — и «островитянин» в сопровождении своего шумливого эскорта взмоет вверх по желобу, укрытому в недрах этой исполинской колонны, чтобы считаные часы спустя вернуться в Город-Кольцо, опоясывающий всю планету.