Форель и Фемида
Шрифт:
Сэр Гарольд оставил после себя все в образцовом порядке, и его сын не ожидал никаких трудностей. Он листал страницы дневников покойного, и тут ему пришло в голову, что его семья вполне заслуживает своего широко известного прозвища — Счастливчики Лакландеры. Какое, например, счастье, что восьмой баронет Лакландер, человек немыслимо богатый, питал страсть к драгоценным камням и вложил в них такую сумму, что они сами по себе образовали порядочное состояние. Какое счастье, что их знаменитый конный завод был таким доходным предприятием. Какое небывалое и невероятное счастье, что
— Привет, Морис, — сказал он, когда подошел полковник. — Рад вас видеть.
Он тревожно вгляделся в лицо Картаретта и изменившимся голосом спросил:
— Что-то стряслось?
— Да, стряслось, — сказал полковник. — Черт-те что стряслось. Извините, Джордж, что докучаю вам сразу после того, как у вас случилась такая беда, но дело в том, что я так огорчен, что не могу не поделиться с вами.
— Со мной? — воскликнул сэр Джордж, очевидно удивившись, но с облегчением.
Полковник вынул из кармана два конверта и положил их на стол. Сэр Джордж увидел, что они надписаны рукой отца.
— Сперва прочтите письмо, — сказал полковник, указывая на меньший конверт.
Джордж удивленно на него посмотрел, вставил в глаз монокль, вынул из конверта листок и начал читать. Чем дальше он читал, тем шире открывался его рот, а лицо все больше вытягивалось. Он бросил взгляд на обеспокоенного полковника, словно хотел задать тому вопрос, но как будто передумал и продолжал читать.
Наконец письмо выпало у Джорджа из рук, а монокль соскользнул на жилет.
— Я, — произнес он, — не понял ни единого слова.
— Вы все поймете, — ответил полковник, — когда взглянете на это.
Он вынул из большего конверта стопку рукописных листов и положил ее перед Джорджем Лакландером.
— Чтение займет у вас минут десять. Если вы не против, я подожду.
— Ну, разумеется, друг мой! Усаживайтесь! О чем это я… Да! Сигару? Чего-нибудь выпить?
— Нет, благодарю вас, Джордж. Я пока покурю. Не беспокойтесь, у меня есть сигареты.
Джордж, бросив на него изумленный взгляд, снова вставил монокль и принялся за чтение. Пока он читал, выражение на его лице менялось, как в газетных комиксах. Краска отхлынула от лица этого обычно румяного человека. Очертания рта утратили свою решительность, а взгляд — уверенность. Когда он перелистывал рукопись, страницы дрожали в его руках.
Еще не дочитав до конца, Джордж не удержался и заговорил.
— Но это неправда, — произнес он. — Вы всегда знали, что случилось. Это было хорошо известно.
Он прикрыл рот рукой и дочитал до
— Мне чертовски жаль, Джордж, — сказал он. — Одному Богу известна как мне не хотелось всем этим вас обременять.
— А я и не понимаю, зачем вы это сделали. Зачем дали это мне? Зачем не кинули эту рукопись в камин?
Картаретт мрачно ответил:
— Я вижу, вы меня не слушали. Я ведь объяснил. Я все хорошенько обдумал. Он предоставил мне право решать, и я принял решение, — он взял в руки продолговатый конверт, — опубликовать это. Это мой долг, Джордж. Иначе я себя повести не могу.
— А вы подумали, чем это обернется для нас? Об этом вы подумали? Это… Это немыслимо. Вы наш старый друг, Морис. Мой отец поручил вам это дело, потому что считал вас другом. В известном смысле, — добавил Джордж, еще не до конца свыкнувшись с новой для него идеей, — в известном смысле он вручил вам нашу судьбу.
— Вот уж такого наследства я бы не пожелал! Но это, разумеется, не так. Вы придаете этому слишком большое значение. Я знаю, поверьте мне, Джордж, знаю, как мучительно это будет для всех вас. Но думаю, в обществе на это взглянут милосерднее, чем вы предполагаете.
— С каких же это пор, — вопросил Джордж, став красноречивее, чем от него можно было ожидать, — с каких это пор Лакландерам предлагают стоять с протянутой рукой в ожидании милосердия?
На это полковник Картаретт ответил беспомощным взмахом руки.
— Мне ужасно жаль, — сказал он, — но, боюсь, это только красиво звучит и ровным счетом ничего не значит.
— Откуда такое высокомерие?
— Ну-ну, не надо, Джордж!
— Чем больше думаешь, тем хуже все выглядит. Послушайте, Морис, хотя бы ради приличия…
— Я пытался взглянуть на это с точки зрения приличия.
— Это убьет мою мать!
— Я знаю, это глубоко ее огорчит. О ней я тоже подумал.
— А о Марке? Это и его погубит. Его, юношу! Моего сына! В самом начале пути!
— Другой молодой человек тоже был единственным сыном и тоже только начинал свою карьеру.
— Он умер! — воскликнул Джордж. — Он не страдает! Он умер!
— А его честь? Его отец?
— Я не могу спорить с вами. Я человек простой и, смею заметить, старомодный. Я верю в надежных друзей и в семейные узы.
— Но чего это стоит другим друзьям и другим семьям? Прекратите это, Джордж, — сказал полковник.
Кровь снова прилила к лицу Джорджа. Он побагровел и произнес чужим голосом:
— Отдайте мне рукопись моего отца. Отдайте мне этот конверт. Я этого требую.
— Не могу, старина. Господи, неужели вы не понимаете, что, если бы я мог с чистой совестью избавиться от этой рукописи или сжечь ее, я бы давно это сделал? Говорю вам, мне самому тошно от этого дела!
Полковник спрятал конверт во внутренний карман пиджака.
— Вы, разумеется, вправе, — сказал он, — все обсудить с леди Лакландер и с Марком. Ваш отец не оставил никаких распоряжений на этот счет. К слову, я принес с собой копию его письма на случай, если вы решите поговорить с ними об этом. Вот она.