Форк 1941
Шрифт:
Воспоминания о бесчисленных цифровых копиях в всемирной сети – часто надорванных, любительских и пожелтевших фотографий тех, кто принёс Победу тогда. Да и (меньше, но всё равно…) тех, кто сражался на иной стороне.
Ну почему, почему, Сталин не попробовал достучаться до разума Гитлера!? Тот, конечно, мировое зло, но зло не какое-то инфернальное или всё же… инфернальное? С которым нельзя договориться никак? Только дилемма «мы или они»?
Гитлер явно не желал поражения своей стране. Конечно, рассчитывал он на полную победу. И сейчас, нашим пробовать решить каким-то компромиссом нельзя, можно сделать только хуже?
Ладно, это всё – отвлечённые рассуждения. Войны, похоже не избежать. Сталина, конечно,
Сколько миллионов наших… да и тех, кто – враги, умрёт, даже ради «лучшей Победы» и чтобы «наших умерло меньше»? И будет ли послевоенный мир лучше, чем в «моём прошлом»? Но эти мысли я оставлю пока при себе. Имею ли я право их озвучивать, когда вскоре на советской земле появится фашистские концлагеря и каждый день войны будет пожирать десятки тысяч жизней… увы, я не сильно верю в «малой кровью, могучим ударом, на вражеской территории» даже с помощью сведений из будущего. Очень хорошо, если не будет ни масштабного окружения под Киевом, ни блокады Ленинграда, ни подобных катастроф. Но что-то, я думаю, похожее, всё равно будет.
О альтернативах вслух и гуманизме к врагу лучше рассуждать тогда, когда он будет побеждён и безоговорочно капитулирует. Или хотя бы Победа будет уже видна. Тогда можно будет спросить о том, как «Вождь»(TM) видит желаемое для страны справедливое послевоенное устройство мира… да и про милость к падшим потрендеть.
И ещё… из головы никак не могу прогнать мысли о тех, кого запомнил «из памяти иных времён» намного лучше – из слышанных собственными ушами рассказов и тех фото, что хранились в семье и что я держал в руках, пытаясь иногда представить – о чём мечтал ушедший навсегда на фронт брат прабабушки, о котором я делал в 2010 доклад на уроке истории в школе к юбилею главного праздника страны.
Бывшим таковым для, наверное, большинства граждан РФ… кроме местной («пора валить из этой пахомии») и эмигрантской («ура, свалили из этой рашки!») либдемшизы. Находящих себя в «одном окопе» с обеспечивающих им верный медийный аспект журналамерах (местами совсем сакрально-жертвенных, как Политковская, так и частично, как Масюк)… и прочих натужно-раскрученных «властителей дум» (в лучшем случае как очень неоднозначной в своём творчестве нобелевской лауреатки Алексиевич и ей подобных). Где платно, где «волонтёрствуя», по зову, так сказать, неравнодушных, рвущихся к слабо посвёркивающим во тьме нашего мордорского тоталитаризма, идеалам этих сердец, во все глотки толкующих в сети о «победобесии». Но с этими то, оставшимися там же, где и весь 2018-й, всё было ясно – «баба яга всегда против» и «чем хуже, тем лучше»… а вот тот, чьё лицо смотрело на меня с экрана… сфотографированный в госпитальной пижаме на излечении после ранения в 1943 году моего мира. Как уложить в голове факт не просто про когда-то мёртвых/ныне(!) живых исторических деятелей (например, с усами и трубкой, бгг…), не просто про незнакомых людей, а про того, о ком так въедливо выспрашивал прабабушку? И вглядывался в немногие старые фото и вчитывался в строчки писем и извещения уже от 1948(!) только года – «пропал без вести…». которое, после неоднократных запросов, таки выдавило из себя родное пролетарское государство. За которое сложил голову родич.
Здесь он… как бы «тутошний» родственник… «дубликат» истинного родича, призванного в 1942 году. Лейтенанта, командира стрелкового взвода 774-го стрелкового полка 222-й стрелковой дивизии, пропавшего без вести зимой 43/44 года. В иной Вселенной. А «здесь» он жив. И не он один… их десятки миллионов… пока живых.
– Это кто? Не помешаю?
Блин, снова по полной отключился от окружающей действительности, погрузившись в передуманное неоднократно уже! Возвратившись к тому, что «здесь
Рожков со вздохом, не очень то довольный тем, что я оторвал его от, похоже, личных воспоминаний, взвесив в своей голове что-то понятное только ему, не стал спорить.
– Да пожалуйста, было бы что скрывать… да и знаю не так уж много.
Он начинает рассказывать:
– На фото – один из родных братьев прабабушки. «Там» ушёл на фронт в 1942. Лейтенант. Командовал стрелковым взводом. После войны с трудом удалось уточнить – числится пропавшим без вести с зимы 43/44. Что знаю и что есть – рассказ прабабушки, фото немногие, письма фронтовые, несколько официальных бумажек. Они все тут, на компе есть, оцифрованы тогда, в 2010 – сохранилась и моя школьная работа – презентация по нему. Всё…
Меня как током прошибает!
– Да, действительно, что-то мы с тобой практически ничего не обсуждали о твоих родственниках, которые не в 2018 жили и здравствовали. Мама-папа, бабушки-дедушки, к одним из которых ты отправился, когда в сороковой попал, они – понятно, сейчас ещё не родились. Но вот ещё более ранее поколение, которое тут, в сороковых… глаза у всех, похоже, сведениями о войне застило. Поговорить о них есть настроение, Никита Егорович?
– Знаете, Матвей Моисеевич, не первый раз об этом думаю… а что насчёт моих родственников из сороковых, в общем, они – остались там, в иной Вселенной. От этого брата прабабушки кости давно тлеют в где-то «там» в безымянной могиле… Я смотрел в интернете базу данных минобороны «мемориал», изучал то, что в семейном архиве – там среди документов был один – с пометкой «сослуживцы живые не найдены…». Я так думаю – попали в какую-нибудь засаду или что-то подобное. И все полегли… или один сегодня, другой – через неделю, так весь взвод его и сточился… пехота, сами понимаете…
Он считает – здесь лишь копии. Люди. Люди-копии тех, кто «оттуда». Неприятно считать себя копией…
– Опять ты «другую Вселенную, отставшую на 78 лет»…
Мы немного ещё поговорили с ним, и, взяв листы и карандаш с рабочего стола Рожкова, я быстро по ходу разговора записал всё, что он смог сразу вспомнить про своих родственников – и кто с войны не вернулся, и кто до Победы дожил, и даже тех, кого… репрессии коснулись.
Большего всего меня впечатлила одна, казалось бы невзрачная деталь из рассказанного и показанного.
Фото, сделанное когда-то в 21 веке.
Вход в одну школ того райцентра, где жил Рожков. Та школа, где учился его родственник, с которого и начался разговор. И фамилия пехотного лейтенанта в списке погибших в не начавшейся ещё «у нас здесь» войны, у входа.
Пропавший без вести на фронте – «там». И живой – «здесь».
…У другой прабабушки – первый муж служил в НКВД. В Ивделе где-то, перед войной поженились, детей завести не успели. Когда началась война – был отправлен в действующую армию. «Тогда» – погиб в 1942. Прабабушка за моего прадеда вышла уже после войны. В общем, скорее всего, не будь войны, меня, да и двух поколений предков вообще бы не было. Это я к тому… в общем обратная сторона накапливающихся изменений.
Рожков снова говорит ту же фразу – «Может, спасая миллионы, мы убиваем сотни тысяч». И наших, и не наших. Не то, чтобы он жалеет о своём вмешательстве… в общем, смотря на фотографии того, кто погиб, но жив сейчас, я, наконец, понял, о чём он толкует. Слишком мы по разному думаем. То ли в будущем подобному больше придают внимания, то ли поговорить об своих переживаниях любят. Раньше бы назвал буржуазной сентиментальностью, а сейчас… просто они – другие.
Дилемма – учёные товарищи говорят. Или её просто нет, если наших выживет, по итогу, больше?