Формула Бога
Шрифт:
— А это что-то значит?
— «Dersit»? Если, например, разделить, получится «Der sit»… А ведь это не «sit», а скорее, «ist». Тогда и смысл появляется.
— «Herrgott der ist»?
— Нет. Наоборот. «Ist der Herrgott».
— И что это означает?
— «Господь» и глагол «быть» в третьем лице. — Ариана взяла листок в руки, пытаясь понять, какие еще слова можно составить из имеющихся букв.
— Какие слова наиболее часто используются в немецком языке? — нетерпеливо спросил Томаш.
— Ну… пожалуй, «und» или «ist».
— «Ist» у нас есть. A «und» где-нибудь выходит?
Иранка зрительно перебрала все буквы стиха.
— Нет, «und»
— A «ist»? Может, еще один «ist» найдется?
Ариана с торжествующим видом указала на четвертую, последнюю строку:
— Вот!
И подчеркнула три буквы.
— Отлично, — одобрил Томаш. — Теперь заострим наше внимание на двух первых буквах каждого слова. «Ch-ni». Это может что-то значить?
— Нет, — ответила она, но тут же засомневалась: — Постойте… если переставить местами слоги, выходит «nich». Не хватает только «t». Одно «t» у нас уже было, но мы использовали его в глаголе-связке «ist».
— А если поискать еще одно «t»…
— Да вот оно! Тогда получается «nicht»!
— Ага! — обрадовался историк. — У нас в этой строчке есть «ist» и «nicht». Какие-то буквы остались не при деле?
— Одна «r» и одна «е».
— «Re»?
— Нет, подождите! «Er»! Получается «er»! «Ist er nicht». Видите?
— Вижу. И что это означает?
— Дословно: «он не есть».
Томаш записал на черновике под второй и четвертой строкой получившиеся слова.
— Так, что у нас осталось? Возьмемся теперь за первую и третью.
Эти две строки никак не поддавались расшифровке. После того как был перепробован целый ряд перестановок, Ариане пришлось попросить на ресепшн немецкий словарь, чтобы с его помощью отрабатывать новые версии. Они давно покинули ресторан и вернулись в бар, перетасовывая в разном порядке буквы и слоги, складывая из них слова и пытаясь скомпоновать их в значащие фразы.
Под их напором шифр наконец стал понемногу выдавать свои секреты. В третьей строке Томашу и Ариане удалось обнаружить слово «aber», что и позволило им прийти к финальной формулировке. С победной улыбкой Ариана начертала на черновике расшифрованные строки четверостишия:
— И что же мы имеем в целом? — поинтересовался Томаш, для которого немецкий скрывал еще много тайн.
— «Raffiniert ist der Herrgott, aber boshaft ist er nicht».
— Это я и сам прочитал, — заметил он. — Но что все это означает?
Ариана откинулась на спинку дивана, провела языком по тронутым легкой улыбкой чувственным губам, предвкушая чудесное звучание фразы, сокрытой Эйнштейном в таинственном четверостишии.
— «Изощрен Господь Бог, — перевела она чарующим голосом, — но не злонамерен».
XIV
Черный автомобиль неторопливо двигался по опустевшему городу, окутанному плотным покровом ночи, в которой властвовал спустившийся с гор холодный ветер. Фонари отбрасывали на улицы и проспекты желтоватый призрачный свет. Океан звезд, мерцавших в безоблачном темном небе подобно алмазной пыли, излучал мягкое, нежное сияние на непроницаемую
В Тегеране была полночь.
Съежившись на заднем сиденье, в наглухо застегнутой куртке, Томаш наблюдал, как в окне машины с калейдоскопической скоростью меняются виды. Перед его взором мелькали бесконечные лавки и магазины, офисные и жилые здания, мечети. Глаза его смотрели на безлюдные городские артерии и фасады домов, но мысли блуждали далеко отсюда — по закоулкам безумной авантюры, в которую он был вовлечен вопреки собственной воле. Томаш чувствовал бессилие перед неумолимым ходом событий, он ощущал себя потерпевшим кораблекрушение в волнах бурного моря, беспомощной щепкой, влекомой мощным течением в неведомую даль.
«Я, кажется, схожу с ума».
Эта мысль с поразительной настойчивостью все возвращалась и возвращалась к нему по мере того, как машина, кружа по иранской столице, неумолимо приближалась к конечному пункту, к безжалостному мигу, точке невозврата.
«Я, должно быть, совсем сошел с ума».
Бабак молча вел машину. Глаза его, не ведая покоя, зорко смотрели вперед и успевали проверять темные закоулки по сторонам, а еще мгновенно реагировали на малейший отблеск в зеркале заднего вида, любое подозрительное движение. Рядом с Томашем восседал Багери. Уткнувшись в подробную схему здания Министерства науки, он в который раз мысленно проходил разработанный для них маршрут, продумывал малейшие детали. Цэрэушник был во всем черном. Еще в гостинице он дал Томашу черный иранский тюрбан, сказав, что в нем тот будет менее заметен, заставил переодеться в самые темные из имевшихся у того вещей, добавив при этом, что только сумасшедшему могло взбрести в голову перед ночным рейдом напялить на себя светлую одежду. Но Томаш считал себя больным на голову по другой причине: только человек с поехавшей крышей способен, не имея ни опыта, ни подготовки, пойти на то, чтобы в стране с жестоким законодательством под покровом ночи, в обществе двух неизвестных тайком проникнуть в правительственное учреждение и выкрасть секретный документ, содержащий важнейшую военно-техническую информацию.
— Нервничаете? — нарушил молчание Багери.
— Да, — кивнул Томаш.
— Это естественно, — ухмыльнулся иранец. — Но могу вас успокоить: все будет хорошо.
Багери вынул из кармана бумажник, а из него — зеленую бумажку.
— Очень надежное и сильное средство, — прокомментировал он, демонстрируя историку стодолларовую купюру.
Автомобиль свернул налево, затем совершил еще два поворота, заметно снизив ход. Бабак, посмотрев несколько раз в зеркало заднего вида, прижался к тротуару и встал между двумя универсалами. Мотор замолчал, фары погасли.
— Приехали.
Томаш, озираясь, пытался сориентироваться.
— Но министерство не здесь.
— Вон оно, там, — Багери указал вперед и куда-то вправо. — Отсюда мы пойдем пешком.
Они вышли из машины и тотчас почувствовали на себе ледяное дыхание ветра, одежда от которого мало спасала. Томаш поднял воротник куртки и поглубже натянул на голову тюрбан. Втроем они проследовали до угла. Дойдя до перекрестка, историк наконец узнал улицу и здание на другой стороне. Багери жестом дал ему понять, что они пока остаются на месте. Бабак пошел вперед один, спокойно пересек улицу и направился к министерству. Когда он подошел совсем близко к будке охранника, его тощая фигура слилась с ночной тенью и исчезла из поля зрения, но очень скоро Бабак вдруг вынырнул из темноты и махнул им рукой.