Формула ЧЧ
Шрифт:
— Молодец, Шестикрылый! Где это ты раздобыл столько?
— В ресторане «Балтика»; я там с одним человеком познакомился.
— Ладно, — сказал первый. — Выкладывайте добычу. Скрипнула крышка ларя; в него что-то посыпалось со звоном. Клим напрягся, вытянул, сколько мог, шею, но рассмотреть, что именно сыпалось в ларь, не сумел.
— Все-таки мало, — сказал первый.
— Тебе все мало, Ига. Вечно ты недоволен!
— А что, много? Ну-ка, Профессор, ты написал расчет?
— Чего там писать, я и в уме сосчитаю.
— Ну,
— Пожалуйста. Значит, так: каждая весит в среднем пятнадцать граммов, в день мы добываем примерно двести штук — три кило. Множим на триста шестьдесят пять, получается одна тысяча девяносто пять. Следовательно, за два года добудем две тысячи сто девяносто килограммов. Сбрасываем на пустые дни и разные неудачи — остается две тонны. Не так уж плохо.
— Ну и голова у тебя, Славка! Прямо кибернетика.
— Само собой. Это ведь не то что стишки сочинять для Ниночки.
— Что ты сказал?..
— Ладно, — оборвал первый, — хватит вам. Ближе к делу. Славка подсчитал верно, как часы. Но фактически должно быть гораздо больше.
— Для этого надо завербовать ещё подходящих людей. Предлагаю: пусть Лера и Нинка выберут кое-кого из подруг. Девчонкам легче выманивать эту добычу.
— Правильно, Ига. Только надо следить, чтобы под знаком Ф не оказались лентяи. Они могут завалить все дело, будь я проклят!
Клим смотрел в оба; он боялся перевести дыхание. Густая пыль лезла в нос и щекотала.
Шестикрылый вдруг начал декламировать:
Нас трое, но грудью одною мы дышим, Не легок наш путь и не прост! Не только чернилами — кровью напишем Железное слово…Клим громко чихнул. Все трое так и подскочили на бревне. Тесня друг друга, попятились к дверям.
Клим тоже перепугался и вылез из своего угла. Вид у него тогда был, наверно, жалкий: во-первых, он весь перевалялся в пыли, а во-вторых, все чихал и чихал и никак не мог остановиться.
Трое молча и удивленно разглядывали его. Шестикрылый презрительно выпятил подбородок.
— Да ведь этот сопляк, кажется, из нашего четвертого «Б». Он все возле взрослых отирается.
— Сам ты сопляк. Это мой чердак, — сказал, осмелев, Клим и чихнул прямо в противную рожу Шестикрылого.
— Сопляк, чердак, — Слава рассмеялся. — Да он стихами шпарит не хуже тебя, Симка.
— Ах ты, шпион! Да я из тебя печенку вырву, будь я проклят!
— Да брось ты! — Игорь отстранил Симку. — Ты чего здесь делал, пацан?
—
— Что значит «мой»? — сказал Славка. — В социалистическом обществе частной собственности не существует. Надеюсь, это тебе объяснили в твоем четвертом «Б»? Иди отсюда, чихай в другом месте.
— Ребята… Я тоже хочу быть под знаком Ф! А какую добычу вы собираете?
Игорь нахмурился, а Симка крикнул:
— Видите, он все слышал! Теперь разболтает.
— Что я — девчонка, что ли? — обиделся Клим.
Все расхохотались. Даже Симка. А Игорь взял Клима за плечи и повел к двери.
— Иди, иди, не упирайся. Ты ещё маловат для этого дела. И смотри, больше сюда не лазай.
… Не лазать? Как бы не так! На следующее же утро Клим проник на чердак, заглянул в ларь и увидел там целую кучу крышек от консервных банок.
Вот тогда-то он и отодрал крышки со всех маминых майонезов.
— Ну, чего ты к окну прилип? Иди вымой руки, — сейчас будем обедать.
Мама говорит по-прежнему сердито, но Клим, по одному ему известным приметам, догадывается, что она уже «отошла». Так быстро? С чего это? Обычно, если проштрафишься, «сердитость» продолжается три — четыре дня, а тут…
Клим подозрительно оглядывает маму: волосы причесала по-праздничному, лиловое платье надела; это платье она надевает, когда кто-нибудь приходит в гости…
— Ты что, оглох, Климочка? Я же сказала: иди мой руки. И лицо вымой.
Клим задумчиво идет на кухню, мылит руки. В прихожей раздаются два звонка. Может, это Инна Андреевна к маме?
Когда Клим, вытираясь на ходу, вбежал в комнату, он увидел… милиционера.
Ещё новости!.. От удивления Клим чуть не выронил полотенце. А милиционер ни капельки не удивился. Он протянул Климу свою большую руку и сказал:
— Здравствуй, Клим Горелов. Давно хотел с тобой познакомиться.
Он высокого роста, этот милиционер. На глазах у него очки, на погонах две звездочки, через плечо висит кожаная сумка.
Клим так растерялся, что спросил невпопад:
— А почему у вас нет револьвера?
— Зато у меня есть фотоаппарат. — Милиционер расстегнул сумку и действительно вытащил аппарат. — Я принес его для тебя. Держи.
— Для меня?.. — Клим посмотрел на аппарат, на милиционера, потом опять на аппарат и, наконец, на маму.
Лицо у неё стало розовым, как абажур над столом.
— Ну что вы, Иван Сергеевич, зачем…
Но Иван Сергеевич разговаривал только с Климом.
— Понимаешь, — сказал он очень серьезно, — все-таки аппарат этот, в общем-то, юношеский, а я, как видишь, вышел из такого возраста. Был у меня братишка, вроде тебя, ну, может, чуть постарше… От него осталось. Словом, мне он ни к чему. Бери.
Ну, как тут удержишься? Клим взял. Кожа на футляре потерта, зато сам аппарат как новенький: все рычажки блестят, и на черном корпусе белые буковки: «Смена-2».