Формула счастья – рецепт беды
Шрифт:
– А чего ей волноваться? – удивился Яков.
– Да, как говорят, и на старуху бывает проруха, – вздохнул Артем. – Тогда возле Хитрого ручья меня шатун подмял. Если б не Леший, так бабы меж собой Ярослава зовут, хана бы мне. Он же меня волок. А Алена, видать, что-то почувствовала, вся на нервах была. Кровь бьет в голову, ежели с близким беда. Да и со мной вы сейчас, а тут у нас всякое бывает, лихих людишек полно. Лагеря недалеко – бывает, бегут зэки. Тронулись до дому. Ты, Яков, еще троих подцепи в кустах.
– Ну хоть на что-то я сгодился, – подмигнул Яков.
«Жениться,
В окно постучали. Он, схватив карабин, передернул затвор, прижался справа от окна.
– Чего кому надо?
– Дядя Ярослав, – узнал он голос Маши, – это я. Тетя Алена волнуется. Ушел дядя Артем с гостями за зайцами, и нет их.
– Пойду погляжу. – Поставив карабин, Ярослав начал натягивать свитер. – А ты следи за печкой, Маша. Я пошел. – Он натянул короткий тулуп и взял карабин.
– Дядя Ярослав! – раздался мальчишеский голос. – Тетя Алена сказала, чтоб к ним шли! Пришел дядя Артем с гостями!
– Ну вот, – Ярослав подмигнул Маше, – дело пьянкой оборачивается. Скажи, я минут через десять подойду.
– Погодь-ка, сын, – остановил Алика отец, – выходит, на меня глаз положили. Им, значит, золотишко нужно. Ну-ну. – Он сложил кукиш. – Пусть выкушают. Я не для них места искал. Ты у меня заменой будешь. Лизка-то, получается, отцом к тебе специально пристроена. Я уж, грешным делом, подумал, не любовь ли у вас. Оказывается, про любовь только в книгах пишут. Да и какая, к лешему, любовь. Сейчас она деньгами измеряется. Ай да Тимка! Значит, решил меня через свою дочурку подцепить. Вот уж не думал не гадал, что он на такое способен. Но ты что-то говорил и о девке другой, и о парне. Они тоже?…
– Тоже, – кивнул Алик. – У Таньки маман…
– Да помню я. Чхать мне на них. Я думал, ты шутейно, чтоб подразнить, а если все по правде, то вот что я тебе, сын, скажу: на мне где сядешь, там и слезешь. Золота тут немного, но имеется. И работать на других я не собираюсь. Если, конечно, так, как твой приятель говорит, все они будут делать, а я только места показывать и с этого деньги иметь. Если будет так, вот тогда и потолковать можно. Так пусть родителям и скажут. По мне, все одно, кто там – блатной или голодный. Понятно?
– Мне-то зачем это говорить? Да и тебе не стоило бы так отрезать. Мне еще четыре года учиться в Красноярске, а Толик не пустое место
– За горло, значит, берешь, сын, – усмехнулся Кабан. – Да я ж тебе сколько раз говорил: на кой хрен тебе этот институт? Ты после меня будешь.
– А толку-то? Жить, как ты, в глуши? Тогда на кой хрен нужно и золото это, и все остальное? Я хочу получить профессию, купить хорошую машину, отличный коттедж поставлю, буду ездить на курорты…
– Вот оно как. А я, выходит, зазря жизнь прожил. Ну ты и вразумил меня, сынок. Спасибо тебе, кровинушка моя родная. – Кабанов поклонился. – А вот что теперь я тебе скажу. Отныне ты имеешь от меня плату за институт, пару тысяч на расходы. Продукты привозить тебе будут. И все, больше от меня ты ничего не получишь. Значит, мы с тобой, Дашка, – посмотрел он на вошедшую в комнату жену, – жизнь свою загробили. Сын наш не желает здесь жить. На наши деньги, заработанные потом и кровью, он станет на курорты ездить. Вот так-то, милая моя старушка, все.
– Дурень ты, Алик, – сказала Дарья. – Ведь мы ради тебя всю жизнь работали. Понятно, кому охота жить в глуши, но зря ты так отцу говоришь.
– Да ты послушай, мама, – шагнул к ней Алик, – я не про то говорил. Да оставим мы тут кого понадежнее. Ну на лето приехать, могилы проведать. А жить за городом будем. Врач у вас собственный будет, все удобства. Телевизор смотри сколько хочешь – программ тьма. Хоть старость свою проживете в удобстве да роскоши. А здесь все так и останется. И работать на нас так же будут. Я и говорил о том, что заберу вас отсюда, как только смогу. И я это сделаю. И все здесь будет как прежде, все будет нашим. Мы станем жить вместе, вы будете воспитывать внуков. Я после института сразу женюсь. Я даже не думал в городе жить без вас, вы же живете ради меня, и я хочу, чтобы и вы были счастливы и ни в чем не нуждались, когда я получу образование.
– А он умеет убеждать, – усмехнулся Толик. – Я и то почти поверил.
– Зачем ты ему сказал? – сердито спросила Лиза. – Отец…
– А мне как-то начхать на твоего папашку. В конце концов, все должны быть в равных условиях. А уж выбирать будет старик Кабанов, а не сынок, которого ты можешь уболтать в постели.
– Я уверена, что Толик правильно поступил, – сказала Татьяна.
– И теперь в снег? – испуганно спросил Женя, облепленный листочками березы от веника.
– Ежели желаешь быть мужиком, – охлестывая себя веником, ответил Яков Борисович, – то вперед и желательно без воплей. Все-таки там девушка есть, Маша, и ты вроде как ей понравился. Кстати, это очень полезно для здоровья.
– А вы тоже? – с тоской посмотрев на запотевшее стекло, спросил Женя.
– По настроению. Может, да, а может, и нет.
Женя, шумно выдохнув, вышел в предбанник и, натянув трусы, остановился перед дверью. Втянул голову в плечи и толкнул дверь. Его обжег холодный воздух. Он выскочил на улицу и рухнул в сугроб. Потом вскочил и бросился назад в баню.