Формула счастья
Шрифт:
Его энтузиазм заразил меня. В моем воображении человечество уже запевало свои триумфальные гимны. И все-таки я спросил:
— Так-то оно так, но если причиной смерти Фаулера и Штейна окажется сама планета?
— Я же объяснил тебе, в чем причина их смерти, — резко ответил Зунг. — И запомни, проект будет осуществлен. При любом раскладе!
— Даже ценой других, может быть тысяч, человеческих жизней?
— Да! Чтобы жили миллиарды!
— Но в чем смысл? Если Эйрена непригодна для нас…
— У нас будет тридцать лет изоляции. А это немало. Я сказал устало:
— Нет,
— Тебе поручено задание, Тервел! Ты не имеешь права отказаться!
— Если я и полечу, то вероятнее всего, вернусь с той правдой о случившемся, какая для вас неприемлема.
— Ты вернись с фактами, а истину мы восстановим тут. Вместе!
— Даже если между нами возникнут разногласия? Зунг взорвался:
— Слушай, Тервел, пора тебе понять некоторые вещи! У Земли будет другое будущее! Весьма отличное от настоящего. Я позабочусь об этом. Независимо ни от чего! — Тут он почувствовал, что переусердствовал, и добродушно добавил: — Есть одна древняя китайская поговорка, Тервел… «Тот, кто стоит прямо, не боится, что тень у него кривая».
— «Тень вращается вокруг дерева», господин Зунг. Это болгарская поговорка.
— Тервел! Дорогой мой Тервел, — засмеялся он, — в твоих интересах быть несговорчивее. «Настоящее исполнено возможностями для будущего!»
Я холодно прервал его:
— Я не привык к ультиматумам, господин Зунг. Если вы ожидаете приобрести в моем лице очередную послушную пешку, то будете разочарованы. Быть может, я получу и поддержку..
Он скрестил руки на груди и с насмешкой спросил:
— От кого ты получишь поддержку Тервел? От кого! Не отюсовли?
— А если все же они доброжелательны к нам, то почему быинет?
— Потому что ты человек. Именно поэтому! Я знаю, ты все вынесешь. Все! Но не будешь просить у них помощи. И ты это знаешь.
Да, я это знал. Но состроил гримасу невероятного недоумения.
— Весь наш разговор до сих пор, — начал я, доверительно понизив голос, — создал у меня впечатление, что, в отличие от моего шефа, вам, господин Зунг, будет гораздо спокойнее, если я отправлюсь на Эйрену с предубеждением. А в чем причины? Не связаны ли они с некоторыми вашими опасениями…
— Опасения мои в данный момент касаются личнр тебя, Тервел, — Зунг вытянул губы и сдул несуществующую пылинку с лацкана своего элегантного пиджака. — Тебя! И вообще, поверь мне, самым разумным будет, если ты ответственно выполнишь поставленную задачу. Она тебе ясна?
Я предпочел промолчать, а он довольно и чуть надменно мне кивнул:
— Выполни ее и не пожалеешь, Тервел! Вей А Зунг всегда умел ценить людей!
Зунг посмотрел на часы и я, полагая, что он хочет закончить нашу встречу, охотно поднялся с кресла.
— Сядь, сядь! — его лицо просто сияло любезностью. — У нас еще есть немножко времени.
Вскоре зазвонил телефон, и Зунг поднял трубку. Я знал, чего он ждет!
Когда монолог на той стороне провода прекратился, он долго и печально рассматривал противоположную стену. Наконец заговорил с каким-то странным мяукающим акцентом:
— Знаешь, Тервел,
Жаль! Здорово работают его люди! Пропал старик, и напрасно…
— Почему вы думаете, что я ее не прочел? — Я старался говорить с иронией.
Зунг снисходительно пожал плечами.
— Дженетти был способным ученым, — сказал он задумчиво, — но как человек… Сейчас, думая о нем, понимаю: и он был очень мнителен.
Я всмотрелся в его лицо. Он, как всегда, улыбался, но… Глазами его, казалось, смотрела смерть! Наклонив голову, он наблюдал за мной с нескрываемым любопытством.
Указательным пальцем он небрежно нажал одну из кнопок. Вошли трое. Я встал. Они приблизились вплотную ко мне. Тогда Вей А Зунг подошел и сердечно пожал мне руку.
Глава четвертая
Как я и предполагал, недалеко от «клиники» находился секретный аэродром. Там меня ожидал готовый к полету двухместный «мираж». Машина подъехала прямо к трапу, я вышел, а люди Зунга, проследив за тем, как я поднялся в заднюю кабину, отошли в сторону. Я положил чемоданчик на колени, надел шлемофон, который, естественно, был глух и нем, и закрыл люк. Пилот включил двигатели. Мы тронулись.
Я сидел, испытывая обычный взлетный дискомфорт, и смотрел, как удаляется земля. Затем самолет вонзился в рыхлую мантию облаков, без всяких усилий прорвал ее, выскочил вверх, стряхивая с себя ее последние нитки. И здесь, в этой бесконечной искрящейся синеве, житейское понимание вещей начало таять, испаряться и исчезать, пока все не приобрело какой-то новый двойственный смысл. Время было уже не просто мерой, а вечностью и выдумкой, пространство — не дорогой, а бесконечностью и обманом зрения, движение же — не направлением, а жизнью и иллюзией. Постепенно прошедший день сжался в едва видимую точку, и примиряющий покой стал кротко баюкать меня в своих объятиях.
Но очень скоро, однако, деловая часть моего дознания положила конец этому приятному состоянию, снова бросив меня в лоно практицизма. Впервые в жизни я летел так — без связи с Землей и пилотом, без всяких ориентиров и даже не будучи уверен в конечной цели. Потому что могло оказаться, что мы летим совсем не на Эрдландский космодром. Ведь если у меня и есть дублер, и он более сговорчив, Зунг непременно откажется от моих сомнительных услуг. И тогда моя участь будет не слишком отличаться от участи Дженетти…
Дженетти… Сейчас я не должен думать о нем. Но если я вообще доберусь до Эйрены, то будьте уверены, часто буду вспоминать его, господин Зунг! И вам его припомню. При первой же возможности.
Я совершенно утратил чувство времени. Наш полет показался мне слишком долгим, а когда мы стали снижаться, то неожиданно мне почудилось, что мы только что вылетели. На какой-то миг я даже не поверил, что полет идет к концу, но скорость, с которой мы ринулись вниз, сразу убедила меня в этом. А заодно и в пользе регулярных тренировок на нашем служебном аэродроме.