Формула смерти

Незнанский Фридрих Евсеевич

Буквально через несколько минут машина замерла у подъезда.

— К вам кто-нибудь спустится, чтобы помочь?

— Нет, я живу одна, — ответила женщина. — Не могли бы вы помочь мне добраться до квартиры? А я угощу вас хорошим кофе…

— Разумеется, помогу. И кофе не нужно. Нужно разобраться, что с вашей ногой, — ответил он, чувствуя, как гулко бухает сердце.

Она снова оперлась на его руку, вылезая из машины и поднимаясь на этаж, а он с тайным удовольствием поддерживал ее, вдыхая легкий аромат духов. Золотистые волосы то и дело касались его щеки, и горячая волна желания поднималась,

заполняя все его существо.

Они вошли в просторный холл квартиры, женщина опустилась на кожаный диван.

— Присаживайтесь, — указала она на кресло, отделенное от дивана низким столиком со стеклянной столешницей. — Давайте наконец познакомимся. Меня зовут Олеся. Или Олеся Викторовна. Как вам удобнее.

— Егор Калашников, — склонил он голову.

Одновременно посмотрел на подвернутую лодыжку. Она была так же изящна, как и вторая, неподвернутая.

— Как ваша нога?

— Болит… Но уже поменьше. Если вас не затруднит, в ванной наберите, пожалуйста, таз холодной воды. И принесите сюда, ладно? Уж извините, что вас так… использую, что ли… Как известно, добрые дела наказуемы, — улыбнулась она.

Когда Егор вернулся и, стараясь не расплескать воду, поставил таз возле ее ног, на столике уже стояла, бутылка «Хенесси», два пузатых бокала, вазочка с разломанной плиткой шоколада.

— Думаю, нам нужно снять стресс. У меня — от вывиха, у вас — от непредвиденной ситуации, изменившей весь ваш день. Не возражаете? Тогда налейте, пожалуйста.

Она подняла бокал с янтарной влагой, взглянула на Егора чуть раскосыми зелеными глазами, словно прошила насквозь, усмехнулась и промолвила:

— За нас!

Эти слова прозвучали вполне откровенным призывом. Егор хватанул коньяку, ибо был хоть и свободный мужчина, но достаточно в любовных делах неискушенный.

Конечно, в его холостой жизни были связи, но в основном короткие, необременительные, с женщинами по большей части случайными, не оставляющими в сердце следа. Была и другая категория девушек — фанатки, готовые, что называется, отдаться кумиру на помойке. Но к этим юным девчонкам, которым по возрасту было положено влюбляться во все, что движется, а уж тем более в гонщика, движущегося на весьма высоких скоростях, он относился чуть брезгливо, хотя и из них кое-кто попадал иногда в его постель…

Но все эти женщины были вполне обычны, заурядны, ничем особым не примечательны. Таких, как сидевшая напротив ослепительная Олеся (надо же, и имя-то какое… как у колдуньи полесской!), таких у него не было никогда! Она была словно заморская птица, неведомо как угодившая в сети. Или это он угодил в них…

Так думал Егор, не зная, как вести себя дальше.

Тем временем Олеся поставила бокал на стол, подняла подол юбки, начала стягивать с длинной ноги чулок на кружевной подвязке. Делала она это очень медленно. Егор завороженно следил, как обнажается нежная, матово-белая кожа.

— Сними! — протянула она ногу.

Непослушными пальцами он снял тонкий нейлон, ощутил в своих руках теплую, узкую ступню с ровными, наманикюренными пальчиками. Неожиданно для себя, коснулся их губами и подивился аромату, который они источали. Его рука держала ее ступню, ощупывая каждую

клеточку, каждую складку. Вот высокий подъем, вот круглая, розовая пятка с мягкой, как у ребенка, кожицей… Рука поднималась вверх, сама, непроизвольно. Ее никто не останавливал. Олеся откинулась назад, позволяя его пальцам блуждать по ее телу. Но уже через несколько мгновений она ахнула низким, грудным голосом, подалась ему навстречу, обхватила жадными, сильными руками… Дальше началось безумие.

Глава 3

ЖЕНЩИНА-ПОДАРОК

Это безумие продолжалось два месяца — ровно столько времени оставалось у Калашникова до отъезда во Францию. Отношения их были странными: он был ведомым, а не ведущим. Эта непривычная для мужчины роль поначалу нравилась ему, нравилось подчиняться ее безудержным сексуальным фантазиям, ее бесшабашности, отчаянной, на грани истерики веселости. Действительно, у него никогда не было таких женщин. Впрочем, таких, как Олеся Викторовна, вообще, наверное, больше не было. Ни у кого.

Когда он говорил ей об этом, она, смеясь, отвечала: «Да, я женщина-подарок! Береги, сокол мой!» Ей нравилось называть его так — очень по-бабьи, по-русски, даже по-деревенски. Она легко, мимоходом заставила его рассказать все о его жизни, ни словом не обмолвившись о своей. Она всегда звонила ему сама, не давая возможности связаться с ней по его собственному желанию. Когда они приходили в дом, где состоялось их первое свидание, квартира сияла безукоризненной, стерильной чистотой. Никогда он не видел случайно оставленной на спинке стула вещицы, чашки, забытой возле раковины, сброшенных в прихожей тапочек. Словно никто и не жил здесь. Да, видимо, так оно и было. Он, разумеется, пробил через справочное телефон по адресу, но ни разу никто не снял трубку. На его вопрос она, как обычно смеясь, отвечала: «Что тебе за дело, чья квартира? Тебе хорошо со мной? Вот и ладно».

Хорошо — не то слово! С ней было безумно хорошо и интересно. Она любила заниматься любовью везде — в машине, припаркованной в тихом переулке (благо стекла его «пассата» были тонированы и проходящие мимо бабушки с кошелками не падали в глубокий обморок), или в густых придорожных кустах, подле сомнительной пивнушки, куда в любую секунду мог нагрянуть по нужде какой-нибудь алкаш, или в полупустом зале кинотеатра… А потом они залетали в какой-нибудь неведомый Егору ресторанчик. И она сидела там — холеная, неприступная, роскошная жар-птица. И он видел, какими взглядами пожирают ее мужчины. И со сладким упоением вспоминал, что они вытворяли каких-нибудь полчаса назад в кустах, на заднем сиденье «пассата», да мало ли еще где…

Они виделись часто, и, хотя встречи эти были непродолжительны — два-три часа, не более, — их насыщенность была такова, что Егору казалось, будто они и не расставались.

Каким-то образом он параллельно изучал французский с молодым человеком, приставленным Соболевским. И даже делал успехи. Впрочем, успехами в языке он был обязан и Олесе: она говорила по-французски свободно и заставляла Егора общаться с ней именно на языке «русских дворян».

— Даты-то откуда его знаешь? — удивлялся он. — Сама, что ли, из дворян?